Снова надолго наступило молчание. Рун прямо спиной чувствовал, как Лала расстроена, да и сам был огорчён. Он ждал, что она скажет, не имея ни малейшего представления, как быть и чем её утешить. Их счастье куда-то исчезло, словно ветром унесло.
— Ладно, Рун, — упавшим голоском проговорила Лала вскоре. — Иди на бережок. Сядь на лужку лицом к лесу, и не оборачивайся.
Он побрёл из воды. Поднялся наверх, к своим вещам, разложенным на траве. Опустился рядом так, чтобы куртка была за спиной, с мыслью дать Лале возможность сидеть на чистом. Через пару минут пришла и она. Слышалась, что она что-то делает.
— Лала, ты не переживай, я правда почти ничего не разглядел, — ласково промолвил Рун. — Или ты печалишься из-за того, что в воде обняться не удалось? Прости. Я не предполагал, что так выйдет. Вроде нам и без этого было хорошо. Вода всего лишь вода, пустяк в общем-то. Что-нибудь ещё придумаем романтическое. Обязательно.
Она не ответила.
— Лала, — позвал он просяще.
— Вот, Рун, — откликнулась она тоном, в котором звучало немного строгости, немого укоризны. — Я на курточке положила своё платьице, сторожи его тут, а я пойду с русалочками купаться, пока оно сохнет. Я теперь всё равно не смогу наколдовать себе новое платьице, когда огорчена. Только сушить его.
— Я посторожу, — растерянно кивнул Рун.
Человеческая душа — странная штука. Почему она начинает болеть? Почему вдруг становится невыносимо обидно и тяжело. Как будто из-за мелочи. Но когда болит, это не кажется мелочью. Это кажется трагедией, ужасной по своему масштабу. Особенно если обидел тот, кто дорог. Время шло, Рун сидел, мрачный и потерянный. До него доносился издали еле слышный девичий смех. Он понимал, что ей вроде бы хорошо. И рад был за неё как будто. Но и печалился. Вот так свидание. Стала неприветлива, променяла на русалок. Изгою не привыкать к тому, что с ним не хотят быть. Это нормально. В порядке вещей. Но обычно это не больно. Вообще не трогает струны души никак. Потому что сердце равнодушно к чужим людям, которые воротят нос. Подумаешь, беда какая. А Лала-то не чужая. Для сердца давно уже нет. Поэтому тяжело. Тоскливо. Снова вроде как один. Кто не был годами одинок, не поймёт. Ощущаешь, что всё так и должно быть. Словно назначено судьбой всегда оставаться одному. Но это ничего, терпимо, так как привычно — назначено и назначено, что уж тут сделаешь. Многие и большее переживают, куда как большее. Гибель близких, лишения, болезни, несправедливость, пытки, насилие, жестокую казнь. Несопоставимо. Вот бы они посмеялись над его причинами страданий. И ведь понятно, что не навсегда Лала с ним. Речь тут даже не о её возвращении в свой мир, ей нужен настоящий защитник — рыцарь или лорд. А никак не бесполезный крестьянин. Расставание неизбежно, причём, вероятно, довольно скоро. Так, кажется, зачем и горевать? А всё ж таки грустно. Очень.
Солнце припекало, Рун набросил на шею кусок серой материи, чтобы защититься от палящих лучей. Одежда на нём давно высохла. Он сидел, погруженный в свои невесёлые мысли, даже не услышал, как Лала вернулась. Обратил внимание на шелест её крыльев, только когда она буквально в двух шагах уже была.
— А вот и я, — сообщила она бодро. — Подожди, Рун, сейчас платьице надену.
Она прикоснулась ладошкой к его плечу.
— Ладно, — кивнул он.
— Ого! — вдруг произнесла Лала с удивлением, продолжая держать ручку на его плече. — А магии-то и нет. Ты что, обиделся на меня, Рун?
— Нет, — спокойно ответил он.
— Ты врёшь, — в её голоске зазвучали расстроенные нотки. Она убрала ручку. — Чем же я тебя так страшно обидела, Рун?
— Ничем, Лала.
— Если б ничем, была бы магия, Рун. А её нет. Скажи уж, мне хочется знать.
Стало слышно шуршание её платья.
— Ну… бросила меня. Ушла к русалкам. Немного-то было обидно, — вздохнул Рун.
— Это непохоже на «немного», — возразила Лала обвиняюще. — Мне надо было платьице высушить, тебе всё равно пришлось бы сидеть спиной и не смотреть, Рун. И я не стала бы тебя обнимать без ничего, уж прости. У меня достаточно магии, чтобы не нужно было совершать такое постыдное. И новое платьице мне сложно было бы наколдовать, когда я опечалена. Не вышло бы. Только сушить. Решила, раз так, пока с русалочками искупаюсь, жарко ведь, вдвоём мы не сможем купаться. И чтобы им приятное сделать. Ты хотел, чтобы я в жару сидела подле тебя?
— В принципе, платье и на тебе могло высохнуть, — грустно поделился Рун своим соображением. — Тебе не обязательно было быть без ничего.