— Вот, Лала, я же говорил. Объятья не доводят до добра, — произнёс Рун с нотками лёгкого сожаления в голосе. — Не должно обниматься так как мы. Тем, кто не пара и не сможет пожениться. Объятья порождают близость. А близость порождает нежность. А нежность пробуждает и любовь.
— Ах, Рун, ты слишком упрощаешь, — не согласилась Лала. — По-твоему, кого не обними, то тут и влюбишься? Нет, котик, здесь иное. Всё дело не в объятьях, а в проклятье. Оно катализатор наших чувств. Оно препятствует тебе меня любить так, как обычно свойственно мужчинам. В тебе ко мне нет страсти, совершенно. Есть чистая любовь, и всё. Когда бы было по-другому, прикосновения ко мне рождали бурю. В твоей крови. Они бы жгли тебя. И потому объятья меж нами… уже бы не могли быть столь невинны. Рун, ты хороший. Я не сомневаюсь, ты всё равно меня бы не обидел. Но ты б иначе вёл себя со мной. Иначе бы смотрел, иначе прикасался. Совсем иначе. Этого не скрыть. И я уж не могла бы столь беспечно ложиться спать в твои объятья. Я б не рискнула доверять себя тебе. Так беззаветно, всю что есть, до капли. И не было бы близости такой. И нежности бы значит не возникло. Не говоря уже о том, что я могуществом была б поглощена, его безмерной красотой, и мне бы было не до нежностей с тобой.
— Гляжу я, тот, кто тебя проклял, очень добрый человек, — усмехнулся Рун. — Такой подарок сделал.
— Тебе так точно да, — сияя, заметила Лала. — Он подарил тебе меня. И мои чувства. Но он хотел мне зла, в этом нет сомнений. И я в опасности здесь. Знаешь, Рун, самое забавное. Что феи не могут любить людей. Благодаря чему и я совершенно не способна воспылать к тебе страстью. У нас очень странная любовь. Она ангельская. Чистая, как горный хрусталь. Так ангелы наверное любят друг дружку. Это любовь двух душ. Желание быть вместе. Согревать. Радовать. Возможно мы единственные в мире. Не ангелы, кому дано такое испытать. Это чудо, какое не подвластно даже феям. Давай это ценить, Рун, ладно? Это что-то очень хорошее.
— Да я ценю, — отозвался Рун беззлобно. — Я-то уже давно тебя люблю. Хоть ты и утверждала, что нет, что мне проклятие мешает. И знаешь, у меня-то нет «клубка». Нет магии и счастья от неё. Мне ничего распутывать не надо. Моё счастье только от тебя. Моя красавица.
— Твоя, твоя, — тихо сказала Лала, положив голову ему на грудь. — Теперь твоя.
Они замолчали. Просто лежали, каждый размышляя о чём-то своём, с улыбками, чувствуя тепло друг друга. Утренний лес, как всегда, был полон звуков птичьего пения, ароматов свежести, лесных трав и хвои. Это дарило ощущение мира и безмятежности.
— Лала, — позвал вдруг Рун задумчиво.
— Что, мой славный?
— Получается, твоё сердце как бы и свободно.
— Ты о чём? — не поняла она.
— Ну, раз ты не можешь полюбить меня, как полагается. Из-за того, что я человек. Раз это какая-то не та любовь. Та ведь бывает только одна. Значит, если мы, допустим, встретим кого-то из ваших краёв, любого мужчину, есть шанс, что в тебе пробудятся чувства, ты воспылаешь к нему. Бац, и всё, и Рун забыт. Сердце-то твоё мной не занято.
— Ой, Рун, а ведь так и правда может быть, — Лала аж села от удивления. — Истинная любовь всё побеждает и всё затмевает.
— Вот тебе и ангельская любовь, — вздохнул он. — Какая-то она… ненадёжная.
— Я бы этого не хотела, мой смелый лев. Будем надеяться, что этого не произойдёт, — приободрила его Лала.
— Не хотела бы полюбить? Не верю, — озвучил свои сомнения Рун.
— Ну, милый, зачем всё так усложнять? — ласково посмотрела она на него. — Придумывать себе что-то и переживать из-за этого. Сейчас всё замечательно, правда ведь? Я тебя люблю. Разве этого мало? Я уже жила в своей стране, как ты помнишь. И что-то ни к кому не воспылала. С чего ты взял, что вдруг воспылаю к первому встречному из нашего мира здесь? Которого к тому же надо ещё и умудриться встретить. Я люблю тебя. Я счастлива. Зачем мне хотеть сейчас влюбиться в кого-то другого? Я постараюсь не влюбляться, заинька. Правда.