— Лала, я к сожалению терпеть такое не способен. Никак, — признался Рун грустным тоном. — Если такова ваша природа, мне надо держаться от девушек подальше. Чтоб вас не обижать.
— От других да, Рун, а ко мне поближе. Ты скажи, что именно ты не можешь выносить, и я буду стараться так не делать. Я постараюсь, правда, я смогу. Рун, я хорошая, и я тебя люблю. Я больно никогда не сделаю нарочно. Лишь по незнанью или ненароком.
Рун призадумался.
— Когда не хочешь знаться. Когда не хочешь говорить. Когда не хочешь видеть. Когда ко мне питаешь чувства злые. Вот этого не вынести никак.
— Получается, на тебя нельзя обижаться? — предположила Лала аккуратно.
— Нет, обижаться можно. Всякое ж бывает, — покачал головой Рун. — Только когда обидишься, нужно идти не от меня, а ко мне. В объятья. И объяснить в чём дело. Я ж не хочу тебе плохого, я постараюсь всё исправить. Или вину загладить, коли виноват. Но если не захочешь знаться, то это… нестерпимо. Хуже смерти.
— Рун, милый, только и всего? — очень ласково произнесла Лала. — Для феи объятий это самое простое. Отныне, когда я знаю, я обещаю. Что если вдруг обижусь, то сразу же пойду в твои объятия проситься. Теперь я прощена?
Она смотрела ему в глаза. И столько было всего в её взгляде… И доброта, и нежность, и надежда, и теплота, и капельку печаль, и искорки иронии весёлой. И много-много любви.
— Ну, ты же в моих объятьях. О чём ещё мечтать, — усмехнулся он, чувствуя, как всё дурное отступает, словно огромный камень с души.
Лала вздохнула умиротворённо, её личико совсем просветлело.
— Как славно, милый Рун, — промолвила она многозначительно чуть с юмором. — И, Рун, как раз тот самый случай. Как мы и говорили. Я очень обижена и я в твоих объятьях. Теперь вот искупай свою вину.
Она буравила его глазками настойчиво. Вроде бы и сердится, а вроде бы и рассмеяться готова, вроде бы и укоряет, а вроде бы приветливости полна. И всё абсолютно искренне. Ну как девушки это делают?
— Скажи, как я могу её загладить? — с полушутливым смирением спросил Рун, дивясь и любуясь на эту многогранность, обрамлённую ослепительной девичьей красой.
— Выкручивайся сам, мой дорогой, — довольно буркнула Лала.
— Весь день не отпущу. И ночь, — предложил он, глядя на неё плутовски.
— Годится, — одарила она его чарующей улыбкой, и засияла безудержно. — О боже! Мы помирились! Прямо не верится. Так хорошо, когда меж нами всё хорошо.
— Лала, ты меня с ума сводишь, — пожаловался Рун страдательно сквозь смех облегчения. — Вот как так?! Чуть не мила, и всё, и свет не мил. И кажется, что всё как тьма ужасно. И думы думаешь в таких унылых красках… Что хоть топись. А лишь опять мила. Со мной становишься, и тут же снова счастлив, да так, что аж огнём горит в груди, и мир вокруг цветами расцветает. Как радуга. Безумие, как есть. Я и не представлял, что я такой… столь переменчивый, как флюгер на ветру, могу вдруг делаться. И всё из-за тебя.
— На то и нужны девушки, чтобы сводить с ума юношей, — лукаво поведала Лала.
— Ну, понятно.
Они замолчали, оба наслаждаясь вновь вернувшейся невинной радостью бытия и теплом друг друга. В ручейке тихо журчала вода, шелестела крыльями резвящаяся над ней стрекоза, шелестел листовой лес. Жёлтый мотылёк порхал над травинками.
— Значит мы сегодня уже никуда не пойдём, суженый мой? — поинтересовалась Лала невинно, нарушив эту убаюкивающую гармонию природы дивными звуками своей речи.
— Выходит так. Раз должен обнимать, — подтвердил Рун.
— Вот здорово! — восхитилась она. — Даже не жаль теперь, что ссорились, когда так расщедрился.
— Лала, а есть что-то, что я должен знать? Что тебе будет нестерпимо от меня? — мягким тоном спросил Рун.
— Да. Если променяешь на другую, — улыбнулась она. — Ну, или не захочешь обнимать. Иль станешь груб со мной. Вот это будет тяжко. Всё остальное я перенесу.
Рун погладил её по волосам. Она лишь вздохнула. А сама так и лучится счастьем и чувствами приязненными.
— Тогда тебе не о чем переживать, лебёдушка моя, — чистосердечно молвил он. — С тобой быть грубым невозможно. Ведь ты такая… славная. И не обнять тебя я не смогу. В любую ссору, вспомни, был готов. Ты вот порою не даёшься. Жестокосердная.
На последних словах он покосился на неё, с комичным осуждением.
— Я просто девушка, — ответила Лала ласково. — Не совладать с собой в обиды. Но я люблю тебя всегда, котик. Даже когда мы в ссоре.