Таз сейчас же плавно сдвинулся с места, взяв направление к противоположному берегу чуть под углом против течения. Стал набирать скорость. И вскоре плыл уже столь быстро, что Лала еле поспевала. Скользил по водной глади, рассекая волны. У Руна словно пело всё внутри. Он улыбался во всю ширь рта. До этого он на лодке только плавал, но разве это сравнишь с лодкой? Опущение, будто летишь над водой. Или по воде. Вот как-то так. Упоительно и весело. Внутри аж ликование. Брызги попадают на одежду, на лицо, и, смешиваясь с ветром, освежают, приятно холодя в зной. Чудеса завораживают простого человека, одаривают особым состоянием души, исполненным воодушевления и трепета. Тем более, если связаны с движением, с быстрой ездой. Чувствуешь, что ты жив, а жизнь прекрасна. Рун обернулся к Лале, сияя физиономией, не в силах не поделиться с ней праздником, царящим на сердце. Она разулыбалась, видя его восторг.
— Не тяжело тебе, лебёдушка моя? — обеспокоился он, обратив внимание, что она часто-часто взмахивает крылышками. — А то замедли таз. Тут часа не надо. И получаса не понадобится, по-моему. Успеем. Или лети медленнее, я тебя на берегу подожду.
— Всё хорошо, суженый мой, — заверила Лала по-доброму.
— Как бы магию не потерять, — посетовал он. — Потому что голову немного теряю. От всего. Так здорово.
— Не бойся, глупенький, от меня ты всегда более всего голову теряешь, — лукаво рассмеялась Лала. — Стоит лишь прижаться, посмотреть чуть поласковее. И всё.
— Ну, может и так, — тоже засмеялся Рун.
Таз плыл, Лала летела, с каждой минутой берег позади отдалялся всё дальше и дальше. А противоположный словно почти и не приближался. Большая река, шириной более версты. Такие реки называют великими. Находясь на ней ощущаешь что-то особенное. Особенно, когда она часть твоей родины. Восхищаешься, испытываешь гордость, чувствуешь свою связь с ней, с этими местами. Много всего на сердце. Пусть лишь лёгкие оттенки, не столь уж и различимые на фоне двух самых сладостных состояний духа — радости от чуда и счастья от присутствия рядом девушки, которая очень дорога. Но и эти оттенки тоже согревают, добавляя очарования бытию.
— Как будто замедлился таз, — обернулся Рун к Лале.
— Да, кажется так, львёнок, — кивнула она. — Мне уже гораздо легче лететь. Уф, хоть отдышалась чуть-чуть, а то запыхалась прямо.
— Он что, ради тебя сам замедлился?
— Не знаю, — ответила Лала, капельку призадумавшись. — По-моему он устал.
— Устал? Таз? — высказал сомнения Рун.
— Ну да. Я наверное ошиблась, — предположила Лала не без доли сожаления. — Я наделила его живой сущностью вместо одушевлённости. Слишком живым сделала. Опыта не хватает мне. До встречи с тобой я ничего подобного не колдовала. Не могла просто. Всё трудно сразу предусмотреть, когда впервые колдуешь.
— Может и к лучшему, что ошиблась, голубка моя, раз тебе теперь лететь легче, — поделился мыслью Рун. — А то иди ко мне. Поди поместимся.
— Я в этом не уверена, заинька, — улыбнулась Лала.
— Представь, как это романтично. Вдвоём, в тазу, в обнимочку по волнам плыть, — усмехнулся он.
Лала фыркнула со смеху.
— Боюсь, выпадешь в порыве страсти.
— Спасёшь меня.
— Нет.
— Не станешь спасать? — комично притворился он глубоко удивлённым.
— Не пойду. К тебе. Чтоб не пришлось спасать, — пояснила она, сияя весёлым личиком.
— Я думал, ты романтичная, — продолжал хохмить Рун.
Колокольчик Лалиного смеха снова зазвенел над водой.
— Это пожалуй романтично, да, — признала она. — В тазу, в обнимочку плыть. Только странно очень.
— Сестрёнки поди обзавидовались бы?
— Ужасно обзавидовались бы, Рун.
— Ну так иди.
— Нет.
— Ну вот, — изобразил он разочарование.
— Не смеши меня, Рун, а то я в водичку упаду, — попросила Лала, так и продолжая смеяться.
— Ладно, не буду. Как тебе вообще пришла в голову мысль, Лала, отправить меня в плаванье в тазу?
— Меня так мама в детстве катала, — поведала Лала. — Садила в тазик маленькую. И в фонт… в лужице. Мне очень нравилось. Как же я соскучилась по мамочке. Прижалась бы к ней, рассказала о тебе, какой ты у меня, о свидании нашем на озерце. Обо всём-всём. Эх.
Она вздохнула.
— Ну, не горюй, красавица моя, уж я тебя утешу на бережку. Раз в таз не хочешь, — пообещал Рун, на последних словах делано опечалившись.