— Спасибо, милая, — он уселся, полез в сумку, дабы достать из узелка семь медных монет.
— Рун, почему ты ложку мёда всего заказал? И пластик сыра? Ты-то не фея, тебе мало будет.
— Лала, я обойдусь. Крестьяне не тратят деньги на излишества, — объяснил он. — Деньги тяжко даются. Обычно, когда ты без феи. А тратятся в миг, лишь начни. Я кашей наемся без проблем. И с удовольствием. Тоже надоела грибная похлёбка уже. Пол пирожка, думаю, мне достанется, зная, как ты ешь. Наемся точно.
Глазки Лалы погрустнели.
— Я, Рун, никогда не была в нужде, — промолвила она. — Никогда-никогда. Я не знаю, каково это, не мочь покушать вкусненького, или даже страдать от голода. Отказывать себе во всём.
— Ну, на то ты и фея, — улыбнулся он добродушно. — Я вот не знаю, каково это, летать. И никогда не узнаю. Каждому своё.
— Вообще-то ты летал, Рун. На свинке, — напомнила Лала.
Рун рассмеялся. Лала тоже. А потом снова стала серьёзной.
— Может мне наколдовать тебе денежек перед уходом, любимый? Я теперь сильная. Есть шанс, что смогу, — предложила она.
— Да не надо, не переживай за меня, голубка моя, всё будет хорошо.
— Ты так говоришь, Рун, чтобы я не волновалась, а будет ли всё хорошо, ты и сам не знаешь.
— Ну, даров у меня немало уже от тебя. Один договор со зверьми чего стоит, — заметил Рун. — Ты хоть понимаешь, насколько это ценно? Лес кормит, и мне теперь не нужно в нём ничего бояться. Не пропаду я, Лала, не хуже других поди. Другие же не пропадают, даже без даров. И не твои ли это слова, что деньги, волшебством доставшиеся, опасны?
— Опасны, — подтвердила Лала. — У вас тут всё опасно, Рун. Может тебя ограбят. А может развратит богатство, сделает скупым, надменным, эгоистичным, жестокосердным. Но не обязательно же. Как мне уходить, зная, что ты бедняк, и останешься им возможно навсегда?
— У меня полтора десятка монет серебряных, не такой уж я и бедный, — возразил он. — Это целый капитал. Вложишь с умом в хозяйство, будешь поживать припеваючи. Просто хозяйства пока нет. И хозяйки. Потому что за меня никто-никто не хочет выходить. Включая некоторых здесь присутствующих.
— Бедняжечка, — с тёплой иронией посмотрела на него Лала. — Нет, Рун, я так не могу. И страшно, когда там гремит.
Она пересела к нему, прижалась, разулыбавшись:
— Вот так гораздо лучше. Любуйся отсюда. Я, милый, вряд ли бы была хорошей хозяйкой. Я ничего не умею по хозяйству.
— Ну, для меня это не главное. Главное, чтоб понежнее была. Остальное ладно уж.
Лала вздохнула.
— И всё же у меня болит за тебя сердечко. Подумай насчёт даров, мой смелый лев. Даже если придётся лишнюю жертву за это. Я соглашусь.
— Ого! — без всякой шуточности подивился Рун. — Первый раз слышу от тебя подобное. А можно просто лишнюю жертву, без даров? Это будет самый ценный дар для меня.
— Нет, — заявила Лала весело. — Жертва должна быть обоюдной. Ты соглашаешься на дар, я на второй поцелуй.
— Жаль, — посетовал Рун. — Я всё же не могу на это пойти. Это будет против чести. Итак совесть гложет, что принял дар учения во снах. Но вообще… приятно знать, что ты готова на такое ради меня. Ты правда-правда на это бы пошла?
— Конечно, — со всей своей искренностью молвила Лала. — Переживаю я за тебя, славный мой.
— Значит, было бы вдвойне нечестно принять от тебя за это жертву.
Из-за двери, куда ушла женщина в фартуке, появилась, держа поднос, миловидная девушка лет четырнадцати, с чёрными волосами, заплетёнными в длинную косу, в неброском опрятном платье. Подошла к их столу, стала составлять снедь:
— Вот, нате, кушайте на здоровье.
— Спасибо, — Рун протянул ей монетки, и обернулся к хозяину заведения. — Дяденька, я заплатил. Семь монет. За три дня и эту еду.
— Да-да, — кивнул тот.
Тем временем Лала с воодушевлением изучала глазками полученные яства. На столе пред ней предстали большая тарелка горячей, так что шёл пар, рассыпчатой пшённой каши, кружка с молоком, плошка с пирожком и кусочком сыра, и плошечка, где было налито мёда на донышке. Ко всему прилагалась ложка. После полутора месяцев романтических лесных будней это казалось целым рогом изобилия. Пиршеством.
— Ой, как аппетитненько! — восхитилась она.
— Ну, ешь, моя лебёдушка, — улыбнулся Рун. — Мёд можешь в кашу себе добавить, если хочешь. Или наоборот, положи каши в мёд.
— Я медок потом скушаю, как десерт, — ответствовала Лала, сияя довольным личиком. Отправила первую порцию каши в ротик, и засияла ещё ярче, разулыбавшись. — Ой, какая замечательная!
Рун достал свою ложку. Девица не уходила, глядя на него.