– О господи, барышня. Я пролежал три недели в больнице до Дня благодарения. У меня пропал аппетит, вот и все. – Он, нахмурясь, глядел на нее. – Я и до операции был худым.
– А я ничего не знала бы об операции, если бы Тэйлор Пэджетт не позвонил мне.
– Я очень недоволен этим парнем. Тэйлору Пэджетту было тридцать шесть лет, и он практиковал в Байю-Бенде с момента окончания медицинского института.
– Почему? – спросила она нарочито терпеливо.
– Я не хотел, чтобы он беспокоил тебя.
– Беспокоил меня? Беспокоил меня? – Габриэль беспомощно развела руками. – Не приведи бог, чтобы мой старенький папочка обеспокоил меня. Ну конечно, как же я могу изменить что-то в своем напряженном графике только потому, что мой отец в больнице?!
Майло взял следующую креветку и разрезал ее вдоль спинки.
– Ты слишком тревожишься, Габриэль. Мне, конечно, шестьдесят четыре года, но я не старенький, и потому не дерзи.
Упершись кулаками в стол и опустив голову, он помолчал и вздохнул.
– С чего ты взяла, что мне одному после смерти мамы трудно жить?
– Я не хотела огорчать тебя, папа. – Габриэль прижалась лбом к его ввалившейся щеке. Она хорошо помнила, какая паника охватила ее при виде сильного, упрямого отца, опутанного трубками. – Я хочу, чтобы ты поправился и стал похож на себя.
Он вскинул голову и начал решительно разделывать креветку.
– Тогда прекрати беспокоиться обо мне и заниматься самопожертвованием, Габриэль Мари. Ты хорошая девочка и хочешь мне добра, но, дорогая, я в порядке. И мне не нужна нянька.
Снова болезненный укол.
– Но, папа...
Он жестом остановил ее.
– После Нового года возвращайся в Аризону и займись своей жизнью. Я не желаю, чтобы ты отказывалась от нее из-за дурацкой идеи, что я дряхлею.
– Дурацкой, папа? Ну спасибо! – Она нервно засмеялась – отец уж слишком разошелся.
– Учти, Габриэль Мари, я твердо намерен прожить еще лет двадцать или тридцать и буду в полном порядке до глубокой старости. Так что ты зря поднимаешь шум. Я сказал бы тебе, если бы был болен. Поверь мне.
Но она не верила. Он не сказал бы. Он до последнего вздоха щадил бы ее.
– Но я здесь, папа, и я останусь. Он крепко обнял ее. От него шел запах рассола и перца.
– Я очень ценю твое предложение, дорогая, но мне не нужна санитарка. Пока.
– Поздно, папа. Я продала агентство и дом. Да... – она опередила его вопрос, – выгодно продала. Отдала растения и аквариум, и теперь я дома, и ты больше не будешь один. Я составлю тебе компанию по вечерам. Буду готовить тебе питательную еду. И Клетис не будет больше сидеть на столе.
От раздражения рот у Майло вытянулся в прямую линию.
– Напоминает седьмой круг ада.
– И тем не менее. Все уже сделано.
– Черт знает что, Габриэль. Ты действительно все продала? – В его голосе звучало настоящее смятение. – Кроме машины.
Отец издал раздраженное хмыканье, которое она хорошо знала.
– Девочка, ты что, не слышала, что я сказал?
– Слышала, папа.
Она подошла к нему и поцеловала в голову. Она нужна ему, и она все сделала правильно. Ради него. Ради себя.
– Габриэль, дорогая. – Он произнес это медленно и терпеливо. – Я не одинок. Мы с ребятами по-прежнему встречаемся в закусочной у Бел за утренним кофе. Я не сижу и не жду старухи с косой. Мне не хватает твоей мамы, и это никогда не изменится, но у меня есть друзья, я езжу на экскурсии. – Он засмеялся. – Мне шестьдесят четыре года, и я впервые в жизни начал ездить на экскурсии.
– Ты больше не водишь машину? – Теперь она по-настоящему забеспокоилась. Вождение было в крови у Майло. Он любил машины.
– О господи, дорогая, я еще вожу машину. Меня уговорили поехать на экскурсию по штату с ночевкой, и мне понравилось. Интересные люди смотрят интересные места. Я бы в жизни не встретил таких людей, если бы не остановился и не заинтересовался этой программой.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой программой?
– Ну... – Голос у него стал вкрадчивым, и Габриэль насторожилась. – Одна из медсестер в больнице рассказала мне о поездках, которые организует автобусный парк округа.
Однако! Майло, хитрая лиса, явно что-то скрывал. Но она дознается. Как только он будет готов расколоться.
– Ты ездишь в туристические поездки?
– Конечно. В Тампу. В Атланту. По магазинам.
– По магазинам? Ты же терпеть не можешь магазинов.
Они оба вздрогнули от неожиданного позвякивания старинного звонка и испуганно переглянулись.
– Боже мой! Время! – У Габриэль забилось сердце, а щеки залило краской. Джо.
– Я вижу, мы не можем одновременно готовить и серьезно разговаривать. Вот это, дорогая, и есть признак старости. – Майло сгреб гору мусора со стола в мусорное ведро. – Иди открой дверь. Мне надо помыться. – Он быстро брызнул на руки лимонным соком и подставил их под струю воды.
Габриэль прищурилась. В чем дело? Впалые щеки отца стали красными, серый цвет исчез.
– Ты в порядке?
Ей совсем не хотелось оставлять его, чтобы потом найти на полу с сердечным приступом.
– Что? – Он рассеянно оглянулся на нее, продолжая оттирать руки. Бросил взгляд в маленькое зеркальце над холодильником. – У меня нормальный вид? – Отец пригладил волосы еще влажными руками.
– Конечно, папа. – Габриэль никогда не видела отца таким взволнованным. Должно быть, он очень устал. Принять и накормить такое количество людей оказалось для него, похоже, более серьезным испытанием, чем они предполагали. Не надо было разрешать ему...
– Ах, Габриэль. – Он замолчал и глубоко вздохнул. – Нам надо кое-что обсудить.
– Да, папочка. – Она проговорила это ровным, невозмутимым тоном. Он был расстроен. Надо его успокоить.
Майло нахмурился.
– Почему ты так странно говоришь, девочка? Как будто я оглох или спятил. – Не дожидаясь ответа, он снова заглянул в зеркальце.
Протяжно и пронзительно зазвенел звонок.
– Иди, иди. Там кто-то есть. Открой дверь. Не надо заставлять людей ждать.
Габриэль открыла дверь и увидела Джо Карпентера, прислонившегося к косяку. Он улыбнулся, и сердце у нее забилось неровно.
Настороженный и мрачный Оливер вышел из-за спины отца. Вихор был приглажен на удивление тщательно. Джо хорошо потрудился. Она пошире раскрыла дверь.
– Привет, ребята. Входите. Есть хотите? Сжимая в руке букет цветов в гофрированной бумаге, Оливер переступил одной ногой через порог, помолчал и повернулся к Джо, который подталкивал его вперед.
– Пожалуйста. – Оливер протянул ей цветы. – Подарок хозяйке.
– Большое спасибо. – Габриэль понюхала розы и белые орхидеи, обрамленные сосновыми ветками с длинными иглами и ажурной травкой. На нее дохнуло слабым ароматом холодных и прекрасных цветов.
– Роскошные цветы, Оливер.
Освободившись от букета, он вновь схватил отца за руку.
– Я их не выбирал.
– Это неважно – Важно внимание. – Габриэль жестом пригласила их войти. – Папа в кухне, заканчивает джамбалайю.
Позади нее на пол с грохотом упала крышка.
– О господи, Клетис! Посмотри, что ты наделал! Она потянула Джо за руку и захлопнула за ними дверь.
Ей на ноги свалился шерстяной ком и покатился, тяжело дыша.
– Насколько я понимаю, это Клетис, – протянул Джо.
Лапы у кота мгновенно растянулись, и он, как блин, распластался на полу.
– Кошка! Я люблю кошек. – Оливер присел на корточки. – Можно его потрогать?
– Конечно. Он не кусается и не царапается. И любит, чтобы его любили и ласкали. – И Габриэль добавила нежным голосом, обращаясь к Джо: – Как и большинство мужчин.
– Жестокая. – Джо легонько стукнул ее по подбородку. – Конечно, нам это нравится. Ничто так не заставляет чувствовать себя мужчиной, мадам, как тот момент, когда хорошенькая женщина строит тебе глазки. – Он намеренно растягивал слова, прикасаясь к воображаемой ковбойской шляпе и глядя прямо на Габриэль.