Кэнди обернулась, улыбаясь неожиданно ласково. Она понимала, о чем он говорит. Она могла многое, но для этого требовалось отбросить маски. Перестать изображать из себя то, чем она не являлась.
— Так помолись мне, спасительничек.
У него не было времени как следует подумать.
— Давай, sweetheart, ты чудесно справляешься.
Ладно, не совсем то, что стоило говорить дочке ночного кошмара. Дэйв показал ей два больших пальца над плечами привалившейся к нему и снова впавшей в забытье Эсди.
Кэнди нахмурилась. Она черпала свою силу из поклонения, как любая богиня. Хвалы и жертвы, возносимые ей, питали ее силу, пока не превратили в сущность, способную извлекать с морского дна на поверхность древние острова. Нечестивые острова. Вроде того, на котором они находились теперь — когда-то его точно так же вытянул из непроглядных глубин ее «па».
Но в Америке-то Кандида питалась страхом и обожанием сотен, порой тысяч людей.
Теперь же, здесь… что ж, приходилось работать с тем, что есть. Юрупари начинал терять терпение. Ветер усиливался, Кэнди даже казалось, что он вот-вот сдвинет ее с места. Как ни напрягай спину и колени, а порывы такой силы способны подхватить ее, точно пластиковую фигурку, и забросить далеко в глушь, прочь от лагеря.
— Последний шанс передумать, девочка. — Сказал Юрупари. — Последний, чтобы встать по правильную сторону… Все люди продаются. И покупаются. Маги и нет. Любые, без исключений. Вопрос только в цене.
— Что ж, тогда это твой шанс — предложить мне что-нибудь стоящее. Но, вижу, у тебя ничего нет. — Кэнди не могла вспомнить, отчего же недавно чувствовала себя такой беспомощной и жалкой. Теперь она сознавала себя той, кем являлась — полубогиней, полной яростной силы. Жаждущей насилия.
Она достала из сапога нож, и Дэвид понял, что прежде Кэнди им не пользовалась. Рубины, вставленные в глазницы медного дракона на рукояти, тускло блеснули. Как иногда — глаза самой Кандиды. Это не дракон, понял Дэйв. Это Кука, женщина-крокодилица, ночное чудовище, пожирающее непослушных детей. Можно нарисовать ее милой, смешной и мультяшной, но если вдуматься в слова «пожирает» и «чудовище»...
— Забавно. Ты называешь себя дьяволом, но не являешься им. — Кэнди вздернула нож. — Эта сталь помнит, как я называла себя богиней.
Дэвид тоже помнил.
Он все-таки однажды видел репортаж… Неверно. По телевизору в баре шел матч, и вдруг экран исказили помехи, картинку зеленого поля сменил кадр с девушкой в балаклаве. В ее руке действительно тогда был окровавленный нож. Она была пугающа и прекрасна, подсвеченная снизу мигалками машин Отряда оценки инцидентов, магической полиции, если выражаться не слишком точно, или магического ФБР.
Он помнил крики «богиня!», раздающиеся с земли. И тень худощавого мужчины за нею.
Daymare, так ее называли, а не Sweetheart. Дневной кошмар. И Glitchking, не Glitchmaker, во всяком случае, в итоге — нет. Они провозгласили себя богами, и были люди, признавшие их. А после оба они исчезли из упоминаний — любых, везде. Год люди гадали, где они и что с ними… Дэйв подозревал, что он один из немногих, кто даже теперь мог ответить на этот вопрос.
Но сейчас ему было не до воспоминаний.
— Надеюсь, у тебя кинк на унижения. — Кэнди прижала острие ножа к руке, точно собиралась перерезать вены. Но кровь не побежала по ее золотистой коже. Нож беззвучно упал в траву.
— Ценю твое глупое упорство, малышка. Однако не пора ли заканчивать? — Юрупари не казалось, что в сцене что-то изменилось. Он знал, что сам разыгрывает, что хочет, и никому его не остановить. — Ты мучима голодом, иссушающим, скручивающим тебя внутри в узел. Ты страдаешь, и это видно невооруженным глазом не только мне.
Места, некогда раненые Виком, пульсировали, точно кожа кипела на них. Кэнди провела по ним рукой, намеренная удержаться в рамках, но природа взяла свое — когда она отняла ладонь, на месте шрамов чернели отверстия.
— Это так. — Слова Кэнди сопровождало клацанье зубов. Так стучат острейшие клыки хищника, напрыгнувшего на жертву. — Вот только кто тебе сказал, что ты способен этот голод утолить? Впрочем… возможно, я тебя и съем. Ты все-таки пища, хоть и не деликатес.
Отверстия на ее животе распространялись по коже: тут и там, на всем животе, заползая под майку, чернели провалы.
— Я уже слышала все эти речи.
Верно: от Вика. И, возможно, в какой-то момент он полагал, как и Юрупари теперь, что тьму в Сокорро можно взять на крючок. Сделать ее своей преданной последовательницей. Пока — слишком поздно — не понял, что не всякая река пригодна для того, чтобы крутить жернова твоей мельницы. Слишком бурный поток сносит все на своем пути, и чем упорнее ты строишь плотину, тем скорее река примется неистовствовать.