Виктор мог всадить три пули ей в живот, но не мог заставить поклониться. И тогда он понял, что единственный способ обезопасить себя от нее — вознести на пьедестал. И оставить в сомнении, что он всегда будет способен его держать.
Вик победил. Но Юрупари не интересовался тем, что делал Король Помех.
— Ты знаешь, что ты зло. А я только дочь бога хаоса, разделяющая малую толику его силы. Но мрак принадлежит хаосу равно как и свет. Потому что все, что есть на свете — часть хаоса, а хаос есть всё сущее.
Дочь своего отца… Что еще хуже, Кэнди, то есть, для Юрупари — Коко — уже давно перестала полагать, что ее сила исходит от Ночного кошмара. Она почуяла собственную мощь. Распробовала ее.
— Ты спрашивал, интересно ли мне, как близка моя смерть? О, когда я умру, я только присоединюсь к хаосу, над которым властвует мой отец.
— Но пока что ты не часть хаоса. — Юрупари усмехнулся.
— Верно. Я — дверь в него.
Кэнди взялась за кожу на локте… впилась ногтями и вдруг стащила ее, будто перчатку. Вывернула кожу, словно змея, и бросила наземь, обнажая свою настоящую руку — чистую тьму, неразбавленную черноту. Дэйву показалось, точно эта рука вырезана из пространства мира, как космическая черная дыра.
— А ты, оказывается, красотка, — сказал Юрупари, склоняя голову к плечу. — Уверен, тебе нравится моя истинная форма.
— Хочешь, чтобы мы поговорили, как монстр с монстром?
Кэнди схватилась за кожу руки выше локтя и потянула вверх, обнажая еще больше тьмы… когда она дошла до шеи, Дэйв зажмурился, не решаясь смотреть.
Ему и не следовало. Кошмар выносим только во сне.
— Может, тьма и часть хаоса. — Выкрикнул Юрупари. — Но я не принадлежу тебе!
— Так будешь.
Кэнди положила ладонь на лоб, согнула пальцы, впиваясь ногтями в кожу, потянула вниз. Неосторожно моргнувший Дэйв не рассмотрел, куда делись глаза, когда она содрала лицо и бросила на траву ставшую бесполезной плоть. Но при ней их больше не было. Зато остались зубы, он видел их, мелькающих в переливах бесконечной тьмы, когда она говорила… но не в такт словам. Как будто зубы были обманкой, застрявшей в области лица: то ли по привычке, то ли для того, чтобы собеседнику было, куда смотреть, если уж у нее не осталось ни глаз, ни декольте. Тьма тянулась, проливаясь, как нефть, на эти зубы, и тотчас они снова прятались во мгле ее существа. Дэйв задался вопросом, прилагает ли Кэнди усилие, чтобы показывать их все там же, в районе головы.
Юрупари был быстр. Но Кэнди — быстрее. Он мог зачаровать нож в ее руке, швырнуть ее тело через всю поляну — но Кэнди больше не нуждалась в ноже, и сущность ее перестала быть телесной. Дэйв отвернулся, трепеща и жмурясь, но любопытство взяло верх и он рискнул открыть глаза, даже памятуя о горькой участи лавкафтианских героев, сходивших с ума. То, что он видел… да, в какой-то мере это было неописуемо, но что-то все же он вполне мог описать: гигантская фигура еще сохраняла очертания Кэнди, имея две руки, две ноги и плавный перекат от талии к бедрам. Но внутри она представляла собой бездонную черноту космоса, вместо планет и звезд заполненную глазами, когтями и клыками и черт знает чем еще, что он затруднялся назвать. Все это непрестанно двигалось, и нельзя было не чувствовать, что все оно нацелено на тебя — вот это Дэйв уже не мог бы объяснить словами, разве что пользуясь библейскими цитатами.
Да уж, хотел бы он, чтобы Кэнди сказала ему «не бойся». Но в этой форме ее стопа — ровно перед ним — вся была с него размером. Тут уж какие слова ни скажи, трудно остаться спокойным.
Юрупари отчаянно атаковал, и подвластный ему ветер раскидал Дэвида, Тавелла и Эсди в разные стороны, пригвоздив их к деревьям на краю лагеря. Кандида же осталась невредим. Она была тьмой, но тьмой пылающей, как огонь. Как нечто противоположное огню.
Ураган «Кандида». Ее называли так, потому что надо же как-то называть то, чему нет названия?
Юрупари не понял, как так оказалось, что она сидит на корточках перед ним, огромная, все такая же непроглядно темная. Он моргнул, и она выросла, так что ей приходилось нагибаться к нему. Юрупари собрался больше не допускать такой оплошности, но прежде чем успел решительно напрячь веки, снова моргнул. Когда он открыл глаза, она — она — была так велика, что ей приходилось опускать плечи, припадая к земле, чтобы их с Юрупари лица оставались на одном уровне. Все та же тьма в форме женской фигуры. И с поразительно длинными острыми клыками. Текучая ночь клубилась, обнажая острейшие костяные лезвия, когда она говорила, и снова пряча, стоило ей замолкнуть.