Воспитательница, сестра Анна, на все вопросы отвечала: «Не говори глупостей!» — и Миранда решила, что эти странности — штука самая обыкновенная. Настолько обыкновенная, что в фильме о них даже упоминать не стали. Прозрение пришло в тот день, когда она попыталась завоевать вечную любовь и признательность Джонни Войта — посоветовала ему не списывать у Синтии Рилей, так как, судя по скрипу ручки (Синтия сидела в пяти партах от Миранды), все ответы у нее все равно неправильные… Только в тот день Миранда поняла, насколько она «альтернативно одаренная». Вместо того чтобы благодарно упасть на колени и признать ее своей богиней, своей спасительницей в набитом ватой лифчике и клетчатой юбочке, Джонни обозвал Миранду уродиной, потом — длинноносой стервой, а потом и вовсе попытался поколотить.
Вот тогда она и поняла, насколько опасны ее силы для окружающих. Особенно если выходят из-под контроля. И заподозрила, что сильно рискует навсегда остаться изгоем. А еще в тот день она осознала, что намного сильнее мальчишек, и они почему-то не считают это прикольным. Наоборот, им это здорово не нравится. Как, впрочем, и школьной администрации.
С тех пор Миранда научилась прямо-таки профессионально маскироваться: прятать способности, контролировать силу. По крайней мере, она думала, что научилась, пока, семь месяцев назад…
Миранда заставила себя сосредоточиться на людях, выходящих из самолета. В конце концов, она на работе. Вот неподалеку стоит мужчина, светленькая кудрявая девчушка у него на плечах весело машет идущей навстречу женщине и кричит: «Мама, мама! Я так соскучилась!»
Миранда почувствовала что-то вроде удара в солнечное сплетение. У школы-интерната есть, как минимум, одно преимущество: отпадает необходимость ходить по гостям. Созерцать счастливые семьи, дружно поглощающие завтрак за большим обеденным столом, — удовольствие сомнительное. Почему-то каждый раз, когда Миранда пыталась представить себе настоящую семью, перед глазами вставала картина семейного завтрака.
Впрочем, отпрыски нормальных семей редко попадали в Академию Честворд, «лучший пансион в Южной Калифорнии». Миранде всегда казалось, что этому учебному заведению больше подошло бы на звание «Детский склад». Стоило отбросить все условности, и становилось ясным как день: родители (или, как в ее случае, опекуны) просто сдавали сюда детей на длительное хранение.
Исключением, пожалуй, могла считаться ее соседка по комнате, Кензи. С Кензи Чин Миранда жила дольше, чем с кем бы то ни было, — целых четыре года. С тех самых пор, как обе поступили в пансион. Кензи попала в Честворд из самой что ни на есть «идеально-завтракальной» семьи. У нее была идеальная кожа, идеальные отметки, и вообще все было идеальное. Миранда неизбежно возненавидела бы соседку, да только Кензи, сверх всего перечисленного, оказалась преданной и отзывчивой подругой. И к тому же самую малость чокнутой.
Далеко за примерами ходить не надо. Когда сегодня днем Миранда вошла в их комнату, глазам ее предстала следующая картина: подруга, в одних трусах, стояла на голове. Все тело Кензи было густо измазано какой-то сохнущей зеленой грязью.
— Мне полжизни придется лечиться, чтобы избавить свое подсознание от этой картины, — пошутила Миранда.
— Учитывая все, что с твоей семейкой приключилось, ты по-любому от психиатра никуда не денешься. Так что скажи мне спасибо — у тебя будет просто СПБ-тема для консультации.
Кензи знала о семье Миранды больше, чем кто бы то ни было в Честворде. И почти все, что она знала, было выдумкой. Но вот насчет приключившихся неприятностей она определенно была права.
Кензи обожала разные аббревиатуры и то и дело придумывала что-нибудь новенькое. Миранда небрежно кинула сумку, рухнула на кровать и переспросила:
— СПБ?
— Супер-Пупер-Бредовая, — ответила Кензи. — Поверить не могу, что ты пропустишь выпускной. Я столько раз представляла, как мы с тобой туда пойдем.
— Вряд ли Бэт будет в восторге. Третий лишний… все такое…
Бэт и Кензи встречались.
— Пожалуйста, никогда больше не упоминай при мне это создание. — Подруга притворно содрогнулась от отвращения. — Шоу под названием «Бэт и Кензи» официально отменяется.
— И давно его «отменили»?
— А сколько сейчас времени?
— Три тридцать пять.
— Два часа шесть минут назад.
— А… Ну, тогда к выпускному как раз помиритесь.
— Конечно.