Он очнулся внезапно, когда понял, что на ногах стоит только он один. И сидит на полу тоже только один. Джим Спенсер, рыжий перепуганный пацан. Остальные – лежат.
Вместе с рассудком вернулась боль. Хит поморщился, растирая окровавленные кулаки, мимоходом проверяя, не сломал ли себе еще что-нибудь. Испытывая непонятное смущение и досаду при виде страха в синих глазах рыжего паренька, глухо буркнул:
– Вставай. Пойдем отсюда.
– Да. Я сейчас. Ох…
Джим скривился и осел на пол, держась за плечо. Рука безвольно повисла, и Хит почти равнодушно констатировал: вывих плечевого сустава, крайне болезненно, но неопасно, если быстро вправить обратно.
– Сейчас будет больно. Очень. Потерпи уж. Возьмись за что-нибудь.
Опухшие после драки пальцы не слушались, но всего пару секунд. Потом тело само вспомнило, что делать. Одна рука – на грудину, другой – захват чуть пониже вывиха. Упереться ногой… черт, больно! Ладно, это потом…
Он рванул, Джим взвыл, но уже через секунду с удивлением поднял руку и пошевелил пальцами.
– Совсем прошло, надо же! Ты врач?
– Нет. Я убийца.
Хит сам не знал, почему это у него вырвалось. Возможно, потому, что именно это и было его самым страшным кошмаром. Врач – убийца…
Даже карцера не было. Джима Спенсера вызвали на допрос в военную комендатуру, после чего все до единого участники ночной драки, кроме Хита, были уволены из армии и отправлены в федеральную тюрьму. Оказалось, что папаша Джима – сенатор, поэтому так и получилось.
Джим стал тенью своего спасителя. Ходил за ним хвостиком, болтал без умолку, и наконец Хит понял, что его совсем не раздражает этот смешной парнишка. Собственно, парнишка вообще был старше Хита на пару лет, но этому никто и никогда не поверил бы.
Они подружились, и именно Джим стал первым, кому Хит смог рассказать свою историю от начала и до конца. Первым – и единственным.
Через год Джима комиссовали по здоровью, а Хита отправили в действующие части. Он воевал в тропиках и пустыне, прыгал с парашютом в открытое море, минировал скалы, выводил из-под огня неведомых повстанцев неведомой страны, заслужил несколько медалей и два ордена и в двадцать два года получил возможность вернуться на гражданку.
Ему дали время подумать, и Хит проводил его на все той же базе в Чек-Пойнте, слоняясь целый день по территории и взвешивая все «за» и «против».
Он отвык от нормальной жизни, привык к военному распорядку, да и специальность у него… стрелок, диверсант, минер? Возвращаться в родной городок не хотелось. Вспоминать детство и то, как оно закончилось, – тоже.
Помог случай. В один из томных жарких дней Хит подтягивался на турнике и как раз дошел до сотни, когда на плацу показался полковник Смит, командир их части. Лицо у старого вояки, обычно медально четкое и слегка… скажем, туповатое, на этот раз было расстроенным и каким-то детским. Полковник пересек плац, и Хит торопливо и мягко спрыгнул с турника, вытянулся по стойке «смирно».
– Вольно, вольно, Бартон, не до тебя. Беда у меня…
– Нужна помощь?
– Не думаю, что ты сможешь помочь. Понимаешь, мой Снурри… он… у него… Мне кажется, он умирает!
Хит ошеломленно глядел на полковника. Герой трех необъявленных войн, десантник, диверсант, хладнокровный спец по убийствам, полковник Смит смотрел на своего солдата глазами, полными слез, и знаменитый подбородок дрожал от сдерживаемых из последних сил рыданий.
Хит знал Снурри. Точнее, видел его издали. Красавец, немецкий овчар, массивный и злой, как сам дьявол. Снурри прошел спецподготовку и участвовал вместе с полковником в нескольких сложнейших боевых операциях, потом был комиссован по возрасту. Теперь он жил на территории части, в вольере, затянутом стальной сеткой в палец толщиной, и заходить к нему мог только полковник Смит. Любое другое живое существо Снурри разорвал бы на части.
Хит внезапно охрип.
– Сэр, разрешите мне посмотреть пса? Я был ветеринаром… на гражданке. Учился.
– Правда? Бартон, но ведь он же…
– Вы ему будете все время говорить «фу», он послушается.
– Я боюсь за тебя, сынок.
– Снурри – умный парень. Он поймет, что я хочу ему помочь.
«Умный парень» при виде Хита взвился в воздух со страшным ревом – и тут же со стоном повалился на песок. На морде у пса виднелись клочья засохшей пены, в ноздрях запеклась кровь, но хуже всего были задние лапы. Они почти не двигались, безвольно развалились в разные стороны. Хит напряг было память – но ответ пришел сам собой. Сочетанная травма позвоночника и клещевая инфекция. При отсутствии сыворотки – гамма-глобулин, пять кубиков. Антибиотик.
– Он не падал? Не прыгал неудачно?
– В последнее время – нет. Полгода назад подвернул лапу, когда слишком лихо соскочил с яхты на причал, а там асфальт.
– Что ж, выбора нет. Пойдемте к нему. Вам придется подержать его, пока я осмотрю спину.
И они вошли. Налитые злобой глаза Снурри не отрывались от Хита, полковник, не умолкая, разговаривал со своей собакой, и Хит мог бы поклясться, что даже любимая жена полковника за всю свою жизнь не слыхала столько нежных слов, полных такой беспредельной любви.
Хит осторожно положил руку на спину пса. Вот сейчас тот развернется – и прощай, рука…
Пес вздрогнул, зарычал, посмотрел в глаза Хиту – и положил узкую красивую морду на вытянутые лапы. В карих глазах собаки стояла боль. Хит осторожно прощупывал позвоночник. Есть! Небольшое уплотнение под кожей – место, где клещ впился и отложил яйца. А вот и смещение позвоночных дисков, но это как раз самое простое. Доктор Хокинс научил Хита вправлять такие штуки на раз.
Пес дернулся и заскулил, но даже попытки укусить не сделал. Потом Хит осторожно вышел из вольера, сгонял в медчасть и принес необходимые лекарства плюс обезболивающее.
Он выстригал жесткую шерсть, привычно наполнял шприц лекарством, колол, дезинфицировал, делал надрез, удалял гнойник, зашивал – все автоматически, легко, словно и не было этих лет, словно старенький доктор Хокинс стоит рядом и одобрительно кивает, машинально поглаживая лобастую голову очередного пациента…
Снурри, впервые за несколько дней не испытывавший боли, лежал тихо, только огромные острые уши поворачивались, словно локаторы. Полковник так и простоял на коленях всю операцию, без остановки гладя своего любимца и друга. Наконец Хит поднялся на ноги – и огромный пес тут же вскинул голову: нет ли угрозы для хозяина?
– Я думаю, все будет нормально. Нужны еще лекарства – а вот везти его в Тампу я бы не советовал. Далеко, лишний стресс, к тому же он злой, а таким они предпочитают давать общий наркоз. Это может повредить ему, он ведь уже не молоденький.
– Бартон… Я все привезу. Ты будешь его лечить? Я знаю, у тебя уже документы подписаны, но я прошу тебя, сынок…
– Сэр, да что вы! Конечно, я останусь. И не переживайте. Он же боец, ваш Снурри. Так, пес?
И было Чудо, которое видел даже дневальный на вышке. Дикий дьявол Снурри, злобная скотина, готовая сожрать любого, кто попадает в поле зрения, мрачный и недоверчивый пес-убийца, диверсант со стажем и прирожденный охранник – немецкая овчарка Снурри, чепрачный кобель-медалист ВИЛЬНУЛ ХВОСТОМ.
Хит некоторое время стоял молча, приходя в себя от увиденного. А потом шагнул к псу и уже без всякой опаски присел на корточки прямо перед страшной пастью. Протянул руку и ласково коснулся лобастой головы.
– Я же говорил вам, сэр. Он умный парень. Да, пес?