Это чудо, что я еще на ногах стою. Разрываюсь между тем, чтобы от волнения назад упасть. Или чтобы к нему со всех ног броситься. Поэтому и стою.
И то, и другое плохо закончится.
Внизу живота узел теплотой скручивается.
— Это все усложнит, — заставляю себя говорить, — вообще все. Так нельзя и не пойдет. Мы с тобой никогда не сойдемся на одном в Уставе и по стройке. Вмешивать… смешивать это нельзя.
— Так не смешивай, — повышает он голос, и меня назад качает. — Забудь про этот док, про Устав и условия. Причем здесь это? Не усложняй это, мать твою, сама.
— Нет. — Мотаю головой, и сердце синхронизируется. — Ты сбить с толку меня хочешь. Устав на самом деле только я защищаю. А у тебя орава… вон, кого угодно вообще. Ты и меня хочешь перевернуть в такую сторону, если убрать не получается.
Кулак дышит так грузно, там объёмно, что я в словах путаюсь, потому что путаюсь взглядом в движениях его раздувающейся грудины.
Хочу, чтобы майку стянул. Я так и не прикоснулась к нему там в прошлый раз.
— Я не хочу слышать об этом Уставе. Хватит. Я клянусь тебе, что доработаем все доки и условия до полного согласия всех, компромисса какого-то, и ничего до этого строить не буду. Ничего. Ни хуя. Сначала решим, в форме, как ты хочешь, а потом стройка.
Я во все глаза смотрю на него. Хочется волосами лицо прикрыть, так настойчиво и жадно он меня рассматривает. Слова из горла не проталкиваются, как надо.
Я хочу больше всего на свете, чтобы все получилось.
Хочу верить Кулаку.
— Нет, — сдавленно выдаю. — Так это не делается.
— Я клянусь тебе, Алиса, — вполголоса долбит он, — я клянусь, слышишь? Ничего. Вообще. До того, как решим бумажками. Я же принял твои поправки. Ты видела, я принял?
Мне… мне нужно выключить в комнате свет. Не могу смотреть на него, и на все вокруг. У меня все перегружено, все системы восприятия. По коже вязкий кисель уже разливается, и только от его голоса.
— Хорошо, — и взглядом все ему говорю и показываю, — хорошо.
Он заваливает меня на кровать, но целует в рот только урывком, прикусив нижнюю губу. Я глупо вскрикиваю, когда он на колени опускается перед перекладиной и задирает мою сорочку.
На мне белья нет и он сразу же разводит мои ноги в стороны.
—Кулаков, — чащу я, — ммм, ты… Я ведь только….
Он уже трется языком и лижет между половых губ, а потом додумывается прямо там меня целовать. Глубоко и жестко.
Стестнение от того, что он сразу мне так ноги раздвинул, проходит, когда он неистово работает языком по плоти и забывает бедра мои разжимать. Боль от сдавливания не раздражает, а только подстегивает.
Понимаю вдруг — он вообще делать этого не умеет, но огнем все равно клитор вспыхивает периодами.
Я простынь едва не рву, когда языком он уже долбит куда попало.
Кулаку нравится, когда я беспомощно мычу, и он заходится в очень старательных оборотах языка вокруг клитора. А потом прикусывает мякоть внутренней части моего бедра, и хрипит туда что-то.
Я кое-как на локтях приподнимаюсь. Все вокруг расплывается, пот в глаза затекает. Хочу объяснить ему, как надо сделать. Так я кончить не смогу.
Но не знаю, как объяснить. Еще жажда такая мучает, что горло сухим льдом скребет.
— Поднимись сюда на минутку, — задушено лепечу ему.
Повторяю несколько раз, перед тем как он ко мне приближается кое-как.
Он держится на одной руке, и какая же она мощная и крепкая.
Не верится, что это махина его туловища прямо надо мной нависает, прямо в номере. Мощный облик его будто кто-то вырезал и вставил сюда в пространство, как и мне в душу его скопировали, и он там теперь за края вылазит, по швам самим собой распирает, порвет ведь, порвет напрочь, если не остановится.
— Я сейчас… пожалуйста, сделай вот так. Кулаков, ты слышишь меня?
Он хватает мои губы ртом, пока я пытаюсь проговорить. Безумно хватает. Это не поцелуи, это заглатывания. Языком я стараюсь касаться до чего дотянусь.
— Подожди, сейчас, я покажу тебе.
Я нерешительно переношу вес с одного локтя на другой. Как бы додуматься до чего-нибудь уже. Мысли сдохли все просто.
— Вот смотри, — голос дрожит, как и я.
Касаюсь языком выемки у его шеи, где грудина начинается. Прохожусь быстро-быстро, а потом медленно обвожу кругами то же место. Затем опять на скорости, но еще интенсивнее, и возврат к кругу растянутому.
Кулак мягко мою голову поднимает, и тут же цепляет жадным ртом уже соски и мякоть груди.
Дышу, как легкие вдруг в пароварку превратились.
Затем он между ног возвращается, и раздвигает еще шире их. В этот раз пялится некоторое время, и я не знаю куда деться. Он поднимает глаза на меня, цепкие и чумные.