Шерлок Холмс, хочу крикнуть сквозь рыдания. Больно где. Везде!
Хочу человеком без сердца жить. Смотрю на руки свои сквозь пелену, а они чужие. Диссоциация.
— Н-не могу остановиться! Отпусти меня, ну отпускай.
Он только крепче в себя сжимает, совсем свободного места не осталось.
— Не смей плакать, я прошу тебя, ну, — губами греет каждый клаптик лица и сдавленно произносит, — будь умницей, маленькая моя, и больше не плакать.
Если бы это было так просто. Отворачиваюсь, временная передышка накатывает: пустоту чувствую и усталость.
— Вот так, — шепчет он, — блядь, это же… не делай так. Я себя бояться начинаю, и это после сороковника. Почему Егору рассказала, а другим всем нет?
Смотрю в стену, и один раз провожу по его грудине рукой. Не глядя. Хочу почувствовать, возможно, в последний раз.
— Потому что я не говорила Егору, — отвечаю режущим, но механизированным голосом. — Он сам догадался. Меня замуж выдавали за Загродского в институте, и Егор знал его, как и все в этих кругах. Как и все догадывались, что он меня избивает. Мы даже не встречались. Он бил… меня за это. А теперь отпусти меня.
Я отталкиваюсь, но он мне в лицо свистом воздух забивает.
— Стоять, — сипло заряжает, и я голову вскидываю, будто это поможет вырваться, — стоять, Алиса, ты… Если есть еще хуевые новости, то по пунктам мне сейчас выложи. Сейчас же. Стоять!
— Вася, — плачу я, — отпусти меня.
Когда он разжимает руки, я уже набираюсь сил, чтобы до выхода добрести. Только в коридоре своего этажа понимаю, что он за мной пошел.
Мотаю головой. Не смотрю на него.
— Иди отдыхать. Я дальше… сама.
Взяв бутылку воды и легкую шаль, потом дошагиваю до участка Сергея Степановича. В избе горят светом окна. Это хорошо, ко сну с Ваней готовятся.
За сеткой первого участка есть поросли, что ведут к дальнему саду без построек. Роскошные фруктовые деревья у Сергея Степановича, с Ваней мы постоянно тут тусовались. Правда, пока через сетку пролезешь, год пройдет.
Выбираю приют из дров-порубленок поближе к границе с полем. Здесь меня никто не услышит.
Плачу часа три, наверно. Это нормально. Накопилось, да и физическую боль тяжело переношу. Делаю вид, что ничего, а на самом деле… коплю и коплю, потому что не хочу в злость вымещать. Злюкой быть не могу. Лучше плакать. К сожалению, многие подобного выбора не разделяют.
Это не мир терпил. Это мир тех, кто дает по морде и тех, кто может сдачу дать.
Не знаю, что завтра делать буду. Не хочу, чтобы отношения с Васей медленно умирали. Отношения! И того нет.
Это не страшно, что я Васю полюбила. Я почти всех люблю. Страшно, что в Кулака я влюбилась, бесповоротно и крышесносно. Такое в первый раз приключилось.
Что-то мне подсказывает, что и в последний.
Судя по шуршанию, под порубленками гадюки загнездились.
Эх, укусят меня если — ну это закономерность уже тогда. Ржу наедине с самой собой, одновременно с последними заходами слез.
Ох, теперь тащиться в отель обратно. Я даже фонарь не взяла. Классика.
Дохожу до порослей, и мои легкие разлетаются, повисая будто в воздухе растянутой паутиной.
У выхода с участка, тоже на дровах, Вася сидит-ждет. Ни черта не различаю, кроме его силуэта.
Чувствую себя невесомой, так медленно подхожу к нему.
Мрачнее некуда сидит. В майке, которую впопыхах натянул, потому что та явно не свежая. Локти грузно поставлены на колени.
— Ты… ты здесь сидишь? — таким слабым голосом спрашиваю, что первое время боюсь, он меня не расслышит.
— Пошли домой.
Поднимается степенно и ладонь мою грабастает. И прямо вот кулак вокруг нее собирает.
— Ты все… ты все слышал?
Новых слез не будет, потому что все вышло за пределы физических возможностей организма.
Как и моего фильтра, когда говорю.
Иначе бы не спрашивала: так беспомощно и так очевидно. Не показывала бы, что расстроена, как мою слабость обнаженной увидел.
— Пошли домой, — повторяет он настойчиво.
В отель именно что и бредем. Кулак даже пару раз камушки под ногами перебрасывает туда-сюда. Коммунальщики нас хором приветствуют. На одной из центральных улиц ночью асфальт планируют латать.
В номер меня свой ведет. Толку спорить?
— Есть хочешь? В туалет?
Мотаю головой, не скрывая недоумения.
Он усаживает меня на кровать, и я вздыхаю, отрешенно.
Кулак раздевает меня. До того, как он стянет с меня белье, я мямлю:
— Вася, ты очень злой на меня, понимаю, но я сейчас реально не в состоя…
— Я знаю, тебе тяжело сейчас, но не спорь. Не сегодня. Не вот сейчас. Не сопротивляйся. Я предупреждаю тебя. Смирно сидеть.