Каким-то необъяснимым образом его взгляд переместился на ее полные спелые губы, где и задержался непозволительно долго, совсем как на ее улыбке в гостиной. Сделав над собой усилие, он поднял глаза.
– Пожалуй, я вел себя неправильно. С вашего позволения, леди Каролина, я бы попросил вас перестать питать несбыточные иллюзии насчет возможной дружбы между нами. Если вам это доставляет удовольствие, можете считать, что мы знакомы.
У нее перехватило дыхание, и ее сочные губы на миг приоткрылись. Она прищурилась и изрекла:
– Что ж, благодарю вас за разъяснение насчет того, что мы – не совсем друзья, поскольку подобное допущение является, несомненно, верхом неприличия. И вы чрезвычайно щедры, позволяя мне считать, что мы знакомы. Словами не передать, как я рада, – у меня сердце из груди едва не выпрыгивает. Но вот что я вам скажу: еще никогда в жизни со мной не обращались столь гадко. Вы можете быть принцем, сэр, но вы – не джентльмен. – С этими словами она столь долгим взглядом впилась в его губы, что он на миг решил, что сейчас она отбросит всякую осторожность и поцелует его.
И на столь же краткий миг он с радостью допустил такую возможность.
Но леди Каролина не стала его целовать. Развернувшись на каблуках, она величаво удалилась.
Он смотрел, как она идет по комнате, находит свое место и хватается за спинку стула обеими руками. Сообразив же, что гости еще не рассаживаются за столом, она подняла голову и поймала его взгляд, после чего, покачав головой, просто отвернулась.
Лео не знал, должен ли он чувствовать себя оскорбленным до глубины души.
Или, напротив, вдохновленным.
Глава 8
Лондон, Англия
…разлука отнюдь не всегда укрепляет любовь. Одна леди, печально известная своей склонностью к обществу пожилых джентльменов, только что вернулась со свадьбы в Алусии. Поговаривают, что ее восторг оттого, что на нее обратил внимание некий алусианский джентльмен в самом расцвете сил, охладил пыл ее законного супруга, и ее попросту отправили домой, в Кент, дабы она поразмыслила над своим недостойным поведением.
На недавнем званом ужине, в присутствии двадцати четырех гостей, леди Элизабет Константинопольская надела двухъярусное платье зеленого атласа, каждый ярус которого заканчивался широкой каймой из бельгийских кружев, удачно дополнявшей узкие полоски тесьмы на корсете и рукавах. Эффект получился безмятежно-умеренным, и мы уверенно предсказываем, что подобный стиль войдет в моду нынешней осенью.
Дамская газета мод и домашнего хозяйства госпожи Ханикатт
Минула уже неделя с той поры, как Каролина вернулась домой из Алусии. Путешествие далось ей нелегко, море было необычайно бурным, и она надолго слегла с морской болезнью. Она не сомневалась, что если бы не забота Холлис, то сейчас она была бы уже мертва. Даже Бек был явно обеспокоен ее возможной преждевременной кончиной – у нее сохранились смутные воспоминания о том, как брат входит в ее каюту и склоняется над нею, нежно кладет ей руку на лоб и призывает не сдаваться, а продолжать бороться за жизнь:
– Я буду ужасно огорчен, если ты покинешь этот мир таким вот образом.
– Ты предпочел бы более драматическую кончину? – спросила Холлис, выталкивая его из каюты.
К тому времени, как они достигли Лондона, Каролина решила, что уже полностью оправилась от морской болезни. Остаточная слабость, как она полагала, была вызвана самой обычной усталостью. В конце концов, почти целую неделю у нее маковой росинки во рту не было, и юбки теперь болтались на ней, как на вешалке. А уж как она радовалась тому, что избавилась от алусианского шлейфа! Зато у нее появилось множество идей относительно того, как видоизменить его, сделав куда практичнее для носки.
Всю неделю она разбирала вещи и спала дольше обыкновенного. В последние пару дней ей стало казаться, будто она простудилась. Накануне вечером, за ужином, когда Бек спросил у нее, почему она ничего не ест, Каролина ответила, что не голодна и что ему лучше бы следить за своей тарелкой. Она не понимала, почему так груба с ним. Да и вообще, почему-то ее раздражало буквально все. Даже горничная Марта, прослужившая у Каролины много лет, чуть не довела ее до истерики, когда принялась суетиться в комнате, приготавливая все необходимое для вечернего туалета.
– Оставь меня, Марта! – с надрывом вскричала она, забираясь в постель, по-прежнему полностью одетая. – Мне нужен покой.
На следующий день ей стало хуже. Через Марту она передала Беку, что чай она выпьет позже – и таки выпила, – а вот к ужину она вниз не сойдет, поскольку у нее совершенно нет аппетита. И это тоже оказалось правдой. Но и с чаем она не съела ни крошки. Голова у нее раскалывалась от боли, а живот сводило судорогами. После нескольких часов мучений она решила выпить чего-нибудь горячего, чтобы унять еще и боль в горле. Она вполне могла позвонить в колокольчик, но в последнее время у Каролины развилась непонятная фобия – она боялась, что после долгой морской болезни, а теперь еще и простуды, мышцы ног у нее атрофируются окончательно и она на всю жизнь останется прикованной к кровати и никогда больше не станцует вальс. И потому она храбро встала с постели, собрав последние силы, и плотнее запахнулась в халат. Высморкавшись в носовой платок, она стала медленно спускаться вниз. Голова у нее кружилась, ноги отказывались повиноваться ей, породив новую волну страхов.