И это делало его лицемером…
Зазвучала музыка. Кристофер вздохнул, поклонился леди стоящей слева от него, и сжал ленту в правой руке. Первые шаги танца были достаточно просты. Мужчины шли в одном направлении, а леди — противоположном. У него едва была возможность бросить взгляд на Розалинду прежде, чем она пройдет мимо него. Музыка изменила темп — он выполнял серию скользящих шагов, очутившись спина к спине с партнершей по танцу. Ленты сильнее переплелись вокруг столба. Он забывал улыбаться, уже не говоря о том, чтобы веселиться с каждым новым партнером, как ожидалось. Кристофер с нетерпением ждал, когда Розалинда подойдет поближе.
В конечном счете, он столкнулся с нею. Девушка смотрела не на него, а на ленту в руке и то, как ткань ложилась на бело-красные полосы Майского дерева.
— Я сожалею. — Розалинда подняла голову. Она сделала несколько шагов в сторону, и они стали плечом к плечу, ее шелковистые юбки цеплялись за его штаны. — Я не имею права критиковать вашу религию или ваш выбор.
Они повернулись лицом к лицу, и она обожгла его взглядом. Танцоры повторили те же самые па в левую сторону. Его лента задела ее щеку; ему было жаль, что он не может все бросить и просто прикоснуться к Розалинде.
— Вы предположили, что я — шлюха, а теперь ждете, что я прощу вас только потому, что вы мне улыбнулись?
Она обошла вокруг него, и возможность ответить была потеряна — он уже оказался перед сияющим лицом следующего партнера. Кристофер сжал зубы и снова вынес целый круг муки, пока не оказался напротив Розалинды.
— Я не улыбаюсь и не думаю, что вы — шлюха, даже, если бы поимел вас.
Она наклонилась влево и оглянулась через плечо. Ее темные волосы наполовину закрывали лицо.
— Будто я бы вам позволила.
Он бросил недовольный взгляд на музыкантов. Почему они не могут играть помедленнее? Еще два такта, и ему придется снова пройти мимо.
— Меня не волнуют остальные.
Она выглядела удивленной, но было уже слишком поздно, и девушка вновь ускользнула, оставляя Кристофера гадать об ответе, желая избавиться от требований танца.
И затем они вновь оказались вместе, танцуя среди переплетения связанных лент и смеха остальных пар. Он посмотрел ей в глаза.
— Мне все равно, Розалинда. Я все еще хочу вас.
Музыканты дошли до торжественной кульминационной части, и тут Розалинда остановилась и посмотрела на него. Мужчина бросил ленту и схватил ее.
— Бог в помощь, — прошептал он, — Неважно, что вы сделали. Я хочу вас.
Увидев их объятие, толпа завопила. Розалинда не отвечала.
— Что теперь? — спросил он.
В ее карих глазах появились слезы, и она заморгала, пытаясь избавиться от них.
— Я не хочу, чтобы вы хотели меня, и одновременно презирали.
— Как ради бога, это понимать?
— Вы все еще судите меня.
— Я пытаюсь сказать вам, что мне все равно. Несмотря ни на что, вы — все еще единственная женщина, которую я хочу. Поэтому вы плачете?
Она смахнула одинокую слезу, катящуюся по щеке.
— Я не плачу.
Кристофер вздохнул и позволил ей уйти, забыв о криках и свисте толпы. Необычное ощущение тупой боли пронзило его живот, и он с трудом сглотнул. Что же с ним такое, что заставляет окружающих отталкивать его от себя? На его лице видно печать материнского греха? Он поднял руки в мольбе.
— Что еще ты хочешь, чтобы я сказал?
Розалинда покачала головой и повернулась, убегая от него. Тонкие серебряные ленты в головном уборе покачивались на ветру. Он хотел пойти за ней, потребовать ответа, но понял, что все бесполезно. Она не доверяла ему, и по правде, Кристофер не был уверен, что был достоин ее доверия. Возможно, девушка ощутила ложь за его словами, что, если бы она была его, то он никогда не позволил бы ей прикоснуться к другому мужчине вновь.
Его взгляд упал на дубовые скамьи, выстроенные в ряд за столами с едой. Если ему предназначено провести остаток дня в одиночестве, то он мог бы забыться в эле, готовясь к долгой ночи охоты на вампира.
— Сэр Кристофер?
Кристофер оторвал взгляд от пустой чашки пива и увидел Риса Уильямса, уставившегося на него. На место пирушки в честь первого мая опустился мрак, но огни вовсю горели, и люди собрались вместе, чтобы петь и пить. Воздух теперь был каким-то другим, он мог почувствовать витавшие в нем возбуждение и опасность.
— Что я могу сделать для вас, господин Уильямс?
Рис нахмурился.
— Для начала вытащите голову из этого эля. Как вы собираетесь охранять кого-либо, когда вы одурманены выпивкой?