Застыв на верхней ступени хранилища, Изабелла с удивлением прислушалась к доносящимся до нее звукам. По ее мнению, только раненый зверь, доживающий последние минуты агонии, мог издавать такие страшные стоны. Она стала осторожно спускаться. При виде открывшейся ее глазам картины сердце принцессы болезненно сжалось. Неслышно подойдя, она опустилась на пол рядом с Ником и, не давая ему времени на сопротивление, обняла его за плечи и привлекла к себе.
– Уходите, принцесса, прошу вас, вы не должны видеть меня в таком состоянии.
– Все в порядке, Ник, успокойтесь, прошу вас.
– Просто до меня дошли неприятные известия, принцесса. – Он не мог заставить себя посмотреть на нее.
– Вам незачем оправдываться передо мной, Ник, ведь я ваш друг. Лучше расскажите о том, что у вас произошло, может быть, я смогу помочь. Проблемы, которые вас беспокоят, как-то связаны с тем, что вы не захотели рассказать мне во время нашего свидания?
– Да, принцесса. – Ник все-таки нашел в себе мужество встретиться с ней взглядом.
– И вы все еще считаете, что не можете доверить мне вашу тайну?
– Поверьте, мне бы очень этого хотелось, но сейчас у меня нет времени…
– А мне кажется, что у нас с вами масса времени, Ник. – Она вынула из кармана пиджака небольшой черно-белый снимок и протянула ему. – Это ведь вы на этой фотографии, не так ли?
– Где вы это взяли, принцесса? – спросил он после минутного молчания.
– Мне пришлось навести о вас кое-какие справки, – быстро ответила она. – Поймите, я сделала это не потому, что не доверяю вам, просто я беспокоилась за вас и, не имея никакой информации о вашем прошлом, не знала, как вам помочь.
– Кто обнаружил эту фотографию, принцесса?
– Джек Доннингтон, начальник службы безопасности моего отца. Помимо меня, он – единственный человек, который видел этот снимок. Но он дал мне слово, что будет молчать, и вы можете не сомневаться в этом.
– Что еще ему удалось раскопать обо мне?
– Практически ничего, Ник, и это обстоятельство очень сильно его удручает. По словам Джека, вы самый настоящий человек-невидимка, вы не существуете, по крайней мере на бумаге.
– Мистер Доннингтон так сказал?
– Да.
– Тогда, надо полагать, у вас имеется ко мне куча вопросов, принцесса?
– Прежде всего, я хотела бы спросить вас об этом снимке, Ник. Ведь он был сделан в 1937 году. Как же могло случиться, что с тех пор вы совсем не изменились?
– Это было во время пожара в Гинденбурге. – Ник словно не слышал ее вопроса, задумчиво глядя на фотографию. – Я работал в больнице в Лейкхерсте волонтером, когда начался пожар, и видел пострадавших в катастрофе. У этих людей были такие страшные ожоги… Иногда мне кажется, я до сих пор чувствую запах обгоревшего человеческого мяса и вижу покалеченные тела… Один из репортеров, прибывших в больницу освещать происшествие, успел сфотографировать меня, когда я нес носилки с пострадавшим в больницу. В тот момент я даже не обратил на него внимания. А когда мне на глаза попался номер местной газеты с моим изображением на первой полосе, было уже поздно что-либо предпринимать. Это моя единственная фотография, и мистеру Доннингтону удалось ее отыскать. Право же, вашему отцу повезло с начальником охраны.
– Но в таком случае сколько вам лет, Ник?
– Хороший вопрос, принцесса, только ответить на него не просто. Какую бы цифру я ни назвал, вы мне все равно не поверите. Да я этого от вас и не жду. А еще меня совсем не удивит, если через пару минут здесь появится мистер Доннингтон со своими парнями и заставит меня проследовать в острог. Впрочем, я сам не собираюсь задерживаться во дворце. Как видите, я даже начал упаковывать вещи. Что же касается дальнейшей судьбы коллекции, то можете за нее не беспокоиться – в ближайшее время я найду человека себе на замену. Уверен, вы будете довольны…
Изабелла поднялась с пола вслед за Ником.
– Вы останетесь в замке, Ник, – самым решительным тоном, на который только была способна, произнесла она. – Никто не собирается сажать вас в острог или запирать. Я никогда вас не выдам. – И неожиданно для себя самой добавила: – Потому что люблю вас. Люблю всем сердцем. И готова на все, чтобы вам помочь.
– Я родился в 1163 году, ваше высочество, – глядя прямо ей в глаза, произнес Ник. – Думаю, для вас не составит труда сосчитать, сколько мне сейчас лет. Боюсь, на свете нет такой любви, которая могла бы справиться с подобным биографическим фактом, как бы сильно я о том ни мечтал.
Какое-то время Изабелла в полном смятении смотрела на него.
– Я не ослышалась, Ник? Вы сказали – в 1163?
– Один, один, шесть, три – так вам понятнее, принцесса? – В его голосе прозвучал вызов. – Вас удивляли мои знания по истории королевства? То, что я владею мечом, как средневековый рыцарь, и точно знаю, сколько дней требовалось монаху для переписки одной книги? Так вот, принцесса, эти знания я почерпнул не из лекций по истории, а из жизни, из той очень долгой жизни, которую я прожил.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Но это значит, что ты прожил почти тысячу лет! Как такое возможно? – Она просто не могла поверить.
– Скажи еще, что я сумасшедший! Если даже ты мне не веришь, то кто тогда поверит! – Он подошел к столу, схватил пузырек с аспирином и повертел им у нее перед глазами. – Помнится, однажды я уже говорил тебе, что в молодости перенес тяжелое сотрясение мозга и с тех пор мучаюсь сильнейшими головными болями. Так вот головой я ударился зимой 1190 года, когда упал с лошади, поскользнувшейся на обледенелом пригорке недалеко от итальянской границы. Я потерял сознание и несколько дней провалялся в овраге, пока меня не подобрали и не выходили местные крестьяне. Если бы не вступившее к тому времени в действие проклятие, я бы вряд ли выжил. В любом случае я не могу просто прийти к врачу и сказать, что мучаюсь головными болями с 1190 года, поэтому мне и приходится глотать таблетки в таких количествах, как если бы они были из шоколада. Но я страдаю от приступов головной боли, а не галлюцинаций. Хотя, будь у меня выбор, я предпочел бы сумасшествие бессмертию.
– О каком проклятии ты говоришь? – Изабелла с трудом понимала, о чем говорит Ник. – Ты хочешь сказать, что не можешь состариться, что обречен на бессмертие из-за того, что тебя кто-то проклял?
– Теперь ты понимаешь, почему я так старательно избегаю любых контактов с окружающим миром? Меньше всего мне бы хотелось, чтобы люди воспринимали меня как какого-нибудь помешанного чудака, ожидающего прилета марсиан.
– Прошу тебя, расскажи мне обо всем по порядку, от начала и до конца, иначе мне вряд ли удастся разобраться в этой истории. Возможно, узнав твою историю целиком, я быстрее смогу ее принять. В одном ты можешь не сомневаться: никто ни слова не услышит от меня о том, что с тобой произошло, или не сойти мне живой с этого места.
– Такими словами не бросаются, принцесса, – сурово одернул он.
– Ты кому-нибудь уже говорил, что был проклят, Ник? – Взяв его за руку, Изабелла сплела их пальцы.
– Да, пару раз. – Ник поднес ее руку к губам и поцеловал. – Но только моя жена знала обо всем с самого начала. И ей пришлось дорого заплатить за это знание.
– У тебя была жена? – протянула Изабелла, чувствуя, как ее охватывает ревность к женщине, которая уже много столетий была мертва. – Как ее звали?
– Какое это имеет значение? – пожав плечами, возразил он, но за видимым равнодушием угадывалась затаенная боль.
– Я должна знать, – еле слышно проговорила она, прижимаясь к нему.
– Почему?
– Потому что ты был единственным человеком, угадавшим мое одиночество. Теперь я знаю, что только очень одинокий человек может распознать чужое одиночество.
Словно плотину прорвало внутри него, он заговорил, сначала сбивчиво, затем, видя, с каким жадным вниманием слушает принцесса, увереннее, спокойнее. Несколько часов подряд Ник рассказывал о том, что с ним произошло; что до встречи с Руфиной никогда не верил в колдуний, считая их сказочными персонажами. И только со временем, видя, как стареет жена, заподозрил что-то неладное. Сомнения Изабеллы рассеялись, как только она услышала о том, что случилось холодным ноябрьским днем 1190 года недалеко от западных границ Сан-Римини с Доминико из Балазио, и о его дальнейших мытарствах. К тому же все, о чем говорил Ник, удивительным образом переплеталось с его поведением, прежде казавшимся ей странным. Уверенность, с которой он ориентировался во внутренних помещениях дворца, замечание, сделанное по поводу двери, висевшей когда-то в арке рядом с хранилищем, исключительное владение историческим материалом, даже шрамы на теле – всему этому наконец нашлось логичное объяснение. Удивляло другое. Как ему вообще удалось дожить до двадцати семи лет, чтобы быть проклятым в этом преклонном по тем временам возрасте? Однако больше всего Изабеллу поразило то, что после стольких лет борьбы, после всех пережитых испытаний этот мужчина все-таки сдался, признав свое бессилие перед произнесенными много веков назад словами разгневанной женщины.