Он сидел в кресле перед выключенным телевизором, ждал девяти часов, когда начнется программа «Время». Они с женой только что поужинали. Никита уже с неделю как перебрался в общежитие. Не мог Михаил Федорович понять сына: чего ему дома не живется? Ладно, смирился он, что сын ударился в религию… Кажется, на его работе это пока никак не отразилось. У партийных работников сейчас своих проблем не счесть, на такие пустяки теперь, слава богу, не обращают внимания… Слава богу… Уже и в его лексикон входят религиозные словечки! Жена то и дело восклицает: «Бог ты мой!», «Прости, господи!».
Злобная, уничижительная статья оставила у Лапина неприятное ощущение. Если раньше он как-то не принимал близко беды ленинградских литераторов к сердцу, то сейчас обиделся за Строкова. Фамилия критика была ему неизвестна. Конечно, мало кто прочтет эту злобную статейку, но Сергею Ивановичу она наверняка надолго испортит настроение. Писатели ранимы, ведь их каждый мало-мальски грамотный человек может покритиковать, но чтобы вот так… Строков говорил, что злобный пасквиль на писателя недоброжелательно настроенный к нему издатель всегда может использовать против него: отклонить новую рукопись или не включить в план очередное переиздание.
— Нашел что-то интересное? — спросила Людмила Юрьевна, включая телевизор. Она тоже любила программу «Время» и «600 секунд». Нравились ей и другие публицистические передачи. Все время боялась, что и его Лапина, когда-нибудь обольют грязью…
— Строкова какой-то тип раздолбал…
— Хороший ведь писатель, — удивилась жена. — Я прочла все его последние романы. Кстати, достать их можно только по большому блату. Даже в библиотеках записываются в очередь. Ту книжку, которую он тебе подарил, у меня знакомые зачитали до дыр. Вот скажи мне, Миша, почему таких, как Строков, популярных писателей так мало издают, а всякой макулатуры на прилавках прорва?
— А вот критик, — кивнул на лежащий у него на коленях журнал Михаил Федорович, — утверждает, что Сергей Строков никакой не писатель…
— Он что, белены объелся?
— Да нет, пишет вроде бы убедительно…
— Для тех, кто не читал Строкова! — перебила Людмила Юрьевна. — Ты прочти хотя бы один его роман… Понятно, за что на него навалились продажные критики. Кстати, ее у нас ведь нет! Настоящей критики-то. Строков в последних романах кое-кого задел из этой… групповщины…
— Говори уж «мафии», — вставил Лапин.
Жена взяла журнал, полистала и с отвращением отбросила на ковер:
— Сволочь этот критик! Миша, что же это у вас творится в идеологии? Хороших писателей, которых любят читатели, обливают грязью, безъязыких, серых восхваляют? Какая же это перестройка?
— Как будто у твоего Строкова нет недостатков!
— Я рядом со Строковым поставила бы, дай бог, с десяток писателей в нашей стране! — горячо заявила Мила. — И никакой продажный критик меня не переубедит в обратном. Как и миллионы читателей.
— Может, читательниц? — поддразнил Михаил Федорович, — Строкова особенно почему-то любят женщины.
— За последний роман Строкова — он вышел в Москве — я отдала подруге зарубежный детектив.
По телевизору передавали репортаж о волнениях в Узбекистане и Прибалтике. Забастовки, митинги, экстремистские вылазки националистов. Появились первые беженцы, как в войну… Диктор довольно оптимистично заявил, что партийные органы проводят большую работу среди местного населения, правда, не везде дают им возможность высказаться, в одном райкоме выбили стекла и опрокинули всю мебель… В северной области на альтернативной основе избрали нового первого секретаря крайкома ввиду ухода старого на пенсию.
— Сказали бы честно, что с треском сняли за хищения, развал и беспорядки в крае, — заметила Людмила Юрьевна, устроившись на широкой тахте, накрытой мягким ковром. Ноги в блестящих капроновых чулках она поджала под себя. Шелковый халат с вышивкой распахнулся на полной груди. В этом году они не ездили на юг в цековский санаторий, но лето было солнечным, жарким и Мила хорошо загорела и под Зеленогорском. Она сама была против южного санатория, мол, там неспокойно, на партаппаратчиков косятся, да и с продуктами из-за нынешней неразберихи перебои. Слышала, что в Ессентуках выстраиваются с кружками за минеральной водой огромные очереди, как раньше в мавзолей Ленина, а на центральной площади у театра бесчинствуют молодые люди из южных республик, которых там десятки тысяч.