Положив враз потяжелевшую трубку на рычаг, Михаил Федорович уставился на портрет Ленина — он у него висел не над головой, как обычно, а перед глазами. Плешивый, хитро улыбающийся в острую бородку Ильич понимающе смотрел на него, мол, а ты как думал, товарищ Лапин? Мечтал вечно сидеть в этом мягком кресле? Посидел, уступи другому, дай и ему посидеть… Диалектика жизни, дорогой мой! И понять это тебе архиважно!
Николаю Федоровичу вдруг захотелось схватить со стола пустую бронзовую чернильницу, неизвестно зачем стоящую на нем, и запустить в великого вождя мирового пролетариата… А что? Он теперь не секретарь райкома, а частное лицо. Это он, Ленин, носился с партией, как с куриным яйцом. Говорил одно, а делал совсем другое, а Сталин, верный ленинец, свято выполнял до самой смерти клятву, данную всенародно перед гробом Ильича…
Первым делом он позвонил Людмиле и сообщил ей новость. Однако жена восприняла ее спокойно.
— Ты же сам подал заявление, — проворковала она в трубку — Думал, будут удерживать, уговаривать? Да там десять человек рвутся на твое место. Будто не знаешь, что в Смольном сокращение аппарата. Да и в райкомах скоро останутся одни секретари да секретарши…
— Дура, — грубо буркнул он и повесил трубку.
В дипломат свободно уместились все его личные вещи, находящиеся в кабинете. Бумаг он своему преемнику не оставит, их просто нет. В сейфе стопка новых партийных билетов. За последнее время очень мало принято в партию, зато другая стопка в несколько раз больше первой — это сданные бывшими коммунистами партбилеты. Некоторые присылали их без всяких приписок по почте. А сколько коммунистов не платят в районе партвзносы, дожидаясь, когда механически выбудут из партии. Но это уже не его забота. Может, и свой партбилет положить сверху? Но нет, этого Лапин никогда не сделает. Это было бы непорядочно. В самое трудное время для партии он ее не оставит, даже после того, как партия не очень-то ласково обошлась с ним… Впрочем, вся история партии грешит тем, что с ее создателями, борцами всегда обходились, мягко говоря, сурово… А попросту, их почти всех Сталин уничтожил и создал совершенно иной тип партийного работника, именно тот, который народ так люто ненавидит.
По привычке нажал на кнопку и тотчас в кабинет, неслышно приоткрыв дверь — он сам распорядился, чтобы петли смазали, — вошла пожилая, с дымчатыми волосами секретарша.
— Я вас слушаю, Михаил Федорович, — привычно произнесла она, доброжелательно глядя ему в глаза. Память у нее хорошая, никогда, по крайней мере у него на глазах, ничего не записывает в блокнот, но ничего и не забывает. Коллеги жаловались ему, что нынешние молодые секретарши с медоточивыми голосами больше занимаются собственным туалетом, чем делами, путают бумаги, забывают выполнять поручения. Лапин даже не спрашивал, мол, почему же тогда не увольняете? Знал, что смазливой секретарше многое прощается. Ведь почти при каждом кабинете первого секретаря имеется потаенная комната с умывальником и мягким диваном, якобы для отдыха. Но туда можно пригласить «отдохнуть» и симпатичную секретаршу, особенно если вместе с ней допоздна задержишься в райкоме…
— Хочу с вами попрощаться, — улыбнулся Лапин.
— В командировку? За рубеж? — в глазах секретарши все то же доброжелательное любопытство, дескать, не хотите говорить, куда уезжаете, ваше дело.
— В бессрочную командировку… Ухожу от вас совсем.
— Господи! — ахнула секретарша. — Повышают? В Смольный?
— Совсем ухожу с партийной работы, — проговорил Михаил Федорович, подумав, что она ведь знает, что он подавал заявление. Сама печатала на машинке. Или таким заявлениям нет и веры?
— И куда же вы, Михаил Федорович? — В голосе встревоженность и ожидание.
— Пока не знаю, скорее всего, вернусь в школу.
— Из-за сына, Михаил Федорович?
— Вы же знаете, я после выборов подал заявление Первому.
— Я думала, они вас не отпустят…
— Вот, отпустили, — попытался он улыбнуться, но и сам понял, что улыбка получилась неискренней.
В кабинете повисла тяжелая пауза. Слышно было, как на стене передвинулась стрелка электрических часов. А с Невского донесся вой милицейской машины или «скорой помощи».
— Мне очень жаль, что вы уходите, — сказала секретарша. И в голосе ее прозвучали искренние нотки. А Лапин вдруг подумал, что его внезапный уход, может, кое-кого и больно ударит! Кому-то он прочил повышение по службе, кто-то надеялся с его помощью улучшить свои жилищные условия, а кому-то, как его секретарше, просто было спокойно с ним работать. И он был ею доволен. А придет новый человек — как еще все повернется? Нужно приспосабливаться, и от этого никуда не денешься. Так же и он, Лапин, приспосабливался в начале своей партийной карьеры к вышестоящему начальству. Кто-то наблюдательный даже заметил, что он, Лапин, становился и внешне похож на своего непосредственного начальника…