— Заинька моя острозубая, а сколько тебе платить обещали? — сделал я тон как можно более сахарным, — А? Скажи папочке?
Тарасова совсем скуксилась.
— Сто… — почти пропищала она.
— Сто… чего? — не понял я, но уже предчувствуя… всякое.
— Империалов! — не выдержав, гаркнула дочь, краснея как томат, — В месяц!!
Ёжики-корёжики, не удивительно, что она такая вся на стуле извертелась. Сотня империалов — это сотня тысяч талеров Омниполиса. У Шпильки и Шегги, работающих напрямую на Старри, сейчас зарплата три империала, и это очень хороший показатель для города. Солидный. Могучий. Но совсем недавно, особенно по моим меркам, Анника Скорчвуд считала, что у неё очень удалась неделя, если она зашибала в неё… пять-шесть талеров.
— Если ты им скажешь, они тебя убьют, — подумав, озвучил я, — И съедят.
— Ты как-то слабо отреагировал! — озадачилась рыжая девушка, — Это же бешеные бабки!
— Сказала принцесса, недавно разграбившая своё королевство? — поднял бровь я, — Ну ладно, пусть непризнанная, но теперь-то можно и признать?
— Ты уже бывший коро… — хотела возмутиться дочка, но её прервал звонок в дверь.
Ладно, отложим разговор на потом. Пусть тогда бремя кормильца берет на себя Тарасова. Мыш будет возиться с Грегором, она всё равно домоседка, а у меня есть кресло-качалка, на котором, между прочим, стоят лимиты по сидению, я в неделю себе не больше трех часов позволяю. Уберу лимиты и…
Додумать счастливую мысль не вышло, потому что в раскрытой двери, на пороге моего дома, стояла та, кто стоять не мог в принципе. Натурально.
— Ох! — сказал я, ловя теряющую сознание Эмму Старри и не ловя падающий из её руки обсопливленный платок. Или он был мокрым от слез?
— Тебе что, не сказали, что мой дом благословлен ангелом? — поинтересовался я у коматозного тела, раскинувшего крылья, ноги в каблуках и хвост. Как не почуяла-то? Неужели, она спикировала сюда ястребом?
— Ёшки-матрешки! — уставилась на нас Алиса, — Ей совсем плохо!
— Именно, — рыкнул я, — Тащи простыню! Быстро!
Простыня нужна была, чтобы накрыть не отдающую концы Эмму, а меня, несущегося с ней по улице, потому как некий Арвистер был в своем фиолетовом халате нараспашку, майке и трусах, а Старри нужно было срочно транспортировать подальше от ангелосодержащей корчмы. Задача не такая уж и сложная для вампира с похмелья. Отнес бы, положил на асфальт, Алиса принесла бы мою одежду, а затем несколько минут бега, и я сдаю демонессу реаниматологам из Управления, но…
Кое-кто решил внести коррективы в этот план.
Вспышка темно-багрового света вдарила перед бегущим мной прямо около «Отвернувшегося Слона», сразу же сдув с меня простыню. Затормозив голыми пятками так, что они чуть не задымились, я уставился на клубы насыщенного дыма, вязко и вальяжно расползающиеся в разные стороны. За моей спиной удивленно и встревоженно каркнула Тарасова, а чуть ли не пускающее слюну тело, лежащее на моих руках, внезапно чуть-чуть завозилось.
В дыму кто-то стоял… Определить можно было лишь силуэт, но скрывающийся вовсе не думал продолжать оставаться неизвестным. Издав звук втягиваемого носом воздуха, он заговорил великолепно поставленным мужским баритоном, низким и аристократично растягивающим гласные.
— И что я вижу? Старина Арвистер в совершенно непристойном виде спасает демоницу-полукровку с утра пораньше! Какое же это… клише!
Этот голос я узнал бы всюду и везде.
— Ваше величество… — выполнять неглубокий, но поклон, когда у тебя на руках шевелящаяся крылатая женщина, требует определенной сноровки, особенно со страшного похмелья, но есть ситуации, когда обделаться нельзя ни в коем случае. Причем, просто из гордости.
— Ваше дважды величество… — с легким поклоном, но с широкой ухмылкой, из клубов дыма шагнул человек, продолживший, — Признаться, тут ты обскакал не только меня, а вообще всех. Особенно с завершением своей, хм, карьеры!
Незаметно и сильно ущипнув пришедшую в себя женщину, я ответил, пристально посмотрев на старого знакомого:
— А как по мне, так лучше один раз как следует, чем дважды как попало.
— Ну не скромничай, ты же знаешь, я этого не люблю. И на «ты», будь добр. Нам так положено.
О да, этот мужчина очень не любит, когда скромничают. Передо мной стоял среднего роста брюнет с буйной вьющейся шевелюрой, слегка не достающей до плеч, слегка смуглокожий, с горбатым аристократическим носом и глубоко запавшими карими глазами, в которые не стоило чересчур пристально смотреть. Аккуратная бородка с усами дополняли образ. Одет брюнет был в деловой серый костюм без галстука, а на его плечах покоился багровый плащ, чьи рукава болтались на свободе. Золотая цепочка, запонки, массивный перстень — мой знакомец казался самим воплощением вкуса, правда, опоздавшим лет на сто пятьдесят. Впрочем, это его не смущало никак.