– Я проиграла дуэль, но осталась жить, а для меня это всегда был достаточный выигрыш.
Роан нахмурился.
– Ты погрустнела. Я знаю, что тебе понравилось, откуда же такая мрачность?
Он провел пальцем по моему лицу, и на пути его прикосновения кожа засветилась ярче. Я отвернулась.
– Слишком поздно спасать тебя, Роан, но еще не поздно мне спасти себя.
Я почувствовала, что он лег рядом, и сдвинулась чуть-чуть, чтобы не соприкасаться с ним всей длиной тел. И посмотрела на него с расстояния в пару дюймов.
– От чего тебя спасать, Мерри?
– Не могу объяснить тебе причину, но я должна уехать. Не из этой квартиры – из города.
Он удивился:
– Зачем?
Я покачала головой:
– Если я тебе расскажу, ты окажешься еще в большей опасности, чем сейчас.
Он это принял и не стал расспрашивать дальше.
– Чем я могу тебе помочь?
Я улыбнулась, потом засмеялась.
– Я не могу ехать в машине, не говоря уже – в аэропорт, пока сияю как восходящая луна, а гламор я не могу ставить, пока не выдохнется масло.
– И долго это? – спросил он.
– Не знаю.
Я посмотрела вдоль его тела и увидела, что он обмяк, хотя, как правило, он быстро восстанавливался. Но я знала то, чего не знал он. Сегодня я сидхе, нравится мне это или нет.
– А какова твоя рука силы? – спросил он, хотя много времени ушло у него на этот вопрос. Наверное, он очень хотел знать, раз спросил без приглашения.
Я села:
– У меня ее нет.
Он сдвинул брови:
– Ты говорила, что у всех сидхе она есть.
Я кивнула:
– Это один из многих предлогов, на основании которых другие мне многие годы отказывают.
– Отказывают в чем?
– Во всем. – Я подняла руку чуть над его телом, и янтарное свечение стало ярче, идя за моим прикосновением, как раздуваемый дыханием уголь. – Когда наши руки слились, это был один из побочных эффектов силы. Наши тела способны на то же самое.
Он приподнял брови.
Я накрыла его ладошкой, и он ответил, но я влила в него силу, и он тут же встал твердо, готовый. От этого у Роана сжался живот, заставил его сесть, отодвинуть от себя мою руку.
– Почти что слишком хорошо. Почти что больно.
– Да, – кивнула я.
Он слегка нервозно засмеялся:
– Вроде бы ты говорила, что у тебя нет руки силы.
– Нет, но я происхожу от пяти различных божеств плодородия. Я могу возвращать тебе силу всю ночь, так часто и так быстро, как мы захотим. – Я склонилась к нему. – Ты сегодня как дитя, Роан. Ты не умеешь управлять силой, а я умею. Я могу тебя заводить снова и снова, пока ты не сотрешь кожу до мяса и не будешь умолять меня перестать.
Он лежал на кровати, а я двигалась над ним, и теперь он смотрел на меня снизу вверх расширенными глазами, и каштановые волосы рассыпались вокруг его лица. Сегодня у них был почти тот же оттенок, что у моих, – почти. Роан выговорил с придыханием:
– Если так, то и ты сотрешься до мяса.
– Подумай, что было бы, будь я не единственной сидхе в комнате. Подумай, что мы могли бы заставить тебя делать, и ты не мог бы нам помешать.
Последние слова я произнесла в его полуоткрытые губы. Когда я его поцеловала, он вздрогнул, как от боли, хотя я знаю, что больно не было.
Я отодвинулась взглянуть ему в лицо.
– Ты меня боишься.
Он сглотнул слюну:
– Да.
– Это хорошо. Теперь ты начинаешь понимать, чтб вызвал к жизни в этой комнате. За силу приходится платить, Роан, как и за удовольствие. Ты вызвал и то, и другое, и если бы я была другой сидхе, ты заплатил бы очень дорого.
Я видела, как страх заполняет его глаза, расходится по лицу. И мне это было приятно. Мне нравится острота, которую страх умеет придавать сексу. Не тот сильный страх, когда не знаешь, останетесь ли вы оба в живых, но страх поменьше, когда рискуешь кровью, болью, но ничем неисцелимым, ничем из того, чего не хочешь. Есть огромная разница между легкой игрой и жестокостью. Вторая – не моя стихия.
Я смотрела на Роана, на эту сладкую кожу, прекрасные глаза, и хотела ногтями оставить царапины на красивом теле, погрузить зубы в плоть, пустить чуть-чуть крови из разных мест. От этого мое тело задергалось в тех местах, которые у большинства не откликаются на насилие, каким бы мягким оно ни было. Может, у меня не так провода проведены, но наступает момент, когда либо принимаешь себя такой, как ты есть, либо обречешь себя быть несчастной до конца дней своих. И без того другие стараются сделать тебя несчастной, не надо им в этом помогать. Я хотела чуть-чуть боли, чуть крови, чуть страха, но Роану все это было чуждо. Боль не принесет ему удовольствия, а пытки – это не мое. Я не садистка, и Роан никогда не узнает, как ему повезло, что этот вывих среди моих потребностей не числится. Конечно, всегда есть другие потребности.
Я его хотела, хотела так, что сама себе не верила, что буду осторожной. Роан до могилы пронесет желание повторить сегодняшние переживания, где бы эта могила ни была, но от этой ночи у него могут остаться не только психологические шрамы – если я не сдержусь. Даже сейчас, когда он стал сидхе на эту одну ночь, я не могла отбросить весь свой контроль. В этой ситуации мне надлежало управлять, мне надлежало решать, что мы будем делать и что не будем. Мне уже до ужаса надоела роль того, кто проводит черту. Дело тут даже не в тоске по магии, которой мне недоставало. Мне просто хотелось, чтобы другой командовал или был хотя бы мне равен. Я не хотела тревожиться, как бы не сделать больно любовнику. Я хотела, чтобы мой любовник мог сам себя защитить, и я, когда мне захочется, могла бы делать именно то, что захочется, без страха за него. Неужто я слишком многого прошу?
Я снова глянула на Роана. Он лежал на спине, забросив руку за голову, другую положив поперек живота, согнув ногу в колене и показывая себя во всей красе. Страх исчез с его лица, оставив только желание. Он понятия не имел, что может произойти в ближайшие часы, если я хоть чуть-чуть ослаблю осторожность.
Я спрятала лицо в ладони. Мне не хотелось быть осторожной. Мне хотелось всего, что может дать сегодня магия, и к черту последствия. Может, если я ему сделаю достаточно больно, Роан не будет вспоминать это как что-то чудесное? Может, он не будет жаждать этого снова, как золотого сна, будет страшиться, как кошмара? Тихий голосок у меня в сознании шептал, что так будет лучше для него. Пусть он боится нас, боится нашего прикосновения, нашей магии и никогда не захочет снова ощутить прикосновение рук сидхе к своему телу. Небольшая боль сейчас избавит его от вечного страдания в будущем.
Я знала, что это ложь, но все равно не могла на него смотреть.
Его пальцы коснулись моей спины, и я вздрогнула, как от удара. И продолжала держать руки у лица.
– Это ведь у тебя не ожоги на плечах?
Я опустила руки, но глаз не открыла.
– Нет, не ожоги.
– А что?
– Другая дуэль. Он пытался магией заставить меня превратиться посреди схватки.
Я услышала, ощутила, как Роан придвигается ко мне, но он не трогал меня больше. Я была благодарна за это.
– Но смена облика – это не больно. Это чудесно.
– Может быть, для вас, для шелки, но не для нас. Это больно, будто все кости у тебя ломаются одновременно и переставляются. Я совершенно не умею менять облик по своей воле, но видела это у других. Пока идет изменение, ты беспомощен.
– Тот другой сидхе хотел тебя отвлечь.
– Да.
Я открыла глаза и уставилась в черноту окон. Они работали как черные зеркала, показывая сидящего за мной Роана, и он светился как солнце позади луны моего тела. Три цветных кольца моих глаз сияли настолько ярко, что даже с расстояния их можно было различить отчетливо: изумруд, нефрит, жидкое золото. Даже у Роана глаза светились коричневым медом, как раскаленная бронза. Магия сидхе была ему к лицу.
Он потянулся ко мне, и я напряглась. Роан провел рукой по ряби моих шрамов.
– Как ты помешала ему тебя превратить во что-то?
– Я его убила.