Значит, она держит свои подозрения при себе, с облегчением поняла Нелл.
— Благодарю вас за доброту и за скромность. Мы с лордом Бромвеллом очень вас ценим, особенно если вы и дальше будете хранить нашу тайну.
— А что, он боится, что потеряет благотворителей для своей следующей экспедиции, если об этом станет известно? — довольная, что ее догадка подтвердилась, спросила миссис Дженкинс.
Скрыв удивление, Нелл просто кивнула, чтобы не испортить достигнутый успех.
— Что ж, моя милочка, можете на меня положиться. Но помните, что я вам сказала насчет его сердца, а не то вам придется иметь дело со мной!
— Я это запомню, — пообещала Нелл, хотя эта добрая женщина нисколько не беспокоилась на счет ее собственного сердца. Видно, она считала ее просто корыстной, бессердечной искательницей приключений. — Вы знаете, где сейчас лорд Бромвелл?
— Скорее всего, в конюшне. Наверное, ищет еще одного паука.
Нелл подавила брезгливую дрожь и быстро вышла из комнаты.
Ей не пришлось долго искать лорда Бромвелла. Он разговаривал около конюшни с одним из грумов.
На нем по-прежнему не было шляпы, и темные волосы его трепал ветерок. В темных штанах, белой рубашке под светло-зеленым жилетом и в уже начищенных сапогах, он стоял в непринужденной позе, отставив одну ногу, и до Нелл донесся его веселый, беззаботный, чарующий смех.
Пусть он никогда не узнает правду о ней, пусть всегда вспоминает ее с приятным чувством, как будет вспоминать о нем она сама, взмолилась в душе Нелл.
Он еще не увидел Нелл, как во двор вкатилась огромная черная карета с затейливым гербом на лакированной дверце. Возница в черной с золотыми галунами ливрее крикнул на лошадей и, изо всех сил натянув поводья, так резко их остановил, что лакей на запятках едва удержался на месте.
Во дворе все замерли — даже собаки — и не смели заговорить, пока один из лакеев не спрыгнул на землю, слегка пошатнулся, затем открыл дверцу и опустил лесенку.
Из кареты появился высокий дородный джентльмен в синем плаще с четырьмя пелеринами и большими медными пуговицами. Стоя на лесенке, он обвел двор взглядом и остановил его на лорде Бромвелле.
Трагическим голосом, словно провозглашая близкий конец света, он протянул к нему руки и вскричал:
— Сын мой!
Как и ожидалось, пари выиграл Друри. Мы собираемся отпраздновать это событие небольшим обедом, но ничего такого, чтобы ты жалел о своем отсутствии.
Уверен, ты проявляешь по отношению к родителям свойственный тебе такт — когда не уединяешься в своем святилище, — хотя как ты умудряешься сосредоточиться в такой обстановке, не поддается моему скромному пониманию.
Сколько раз за свою жизнь Бромвелл молился о том; чтобы отец обратил на него внимание.
Но только не сейчас!
— Милорд! — Страшась вообразить, что мог означать этот неожиданный приезд, Бромвелл быстро шел навстречу графу Грэнширу, который изволил ступить из кареты на грязный двор.
Обычно отец покидал свое поместье лишь в исключительных случаях, например отбывая в Лондон на открытие очередной сессии парламента или если какое-либо важное дело вынуждало его посетить своего банкира или поверенного в Бате. Но даже тогда чаще всего они сами являлись к нему по вызову.
Он даже не встречал сына в Дувре, когда тот возвратился домой после двухлетнего путешествия.
— Я приехал доставить вас к матушке, — объявил граф.
Как ребенка, который поссорился с родителями и убежал из дома, с досадой подумал Бромвелл, зная, что все это происходит на глазах леди Элеоноры.
Еще прежде, чем она появилась в дверях гостиницы, он интуитивно почувствовал ее приближение и, обернувшись, действительно увидел ее. Он не смог бы объяснить этот феномен, который был сродни его способности угадывать время, не глядя на часы.
И вот она стояла там, прелестная, необыкновенная и самая желанная женщина в мире!
— Ваша бедная мать чуть голову не потеряла от тревоги, когда мы получили вашу записку о несчастном случае, — сообщил граф, и Бромвелл пожалел, что написал ее, желая предупредить о своей задержке. — Не бойтесь, дорогая, сказал я ей, — продолжал его отец, воздев руки к небу, словно обращаясь к сверхъестественным силам. — Я возвращу его вам!
Вряд ли кто-либо из актеров театра «Ройал» способен был с большим эффектом произнести эту тираду. Глядя на застывшего в величественной позе отца, Бромвелл даже подумал, что тот не угадал своего истинного призвания.