Бобби торопливо поднялся и подошел к неизвестному. Но прежде чем молодой человек оказался с ним рядом, лежащий заговорил. Причем не слабым голосом, а звонким и чистым.
– Почему не Эванс? – спросил он.
А затем тело его странным образом содрогнулось, глаза закрылись, челюсть свисла.
Он умер.
Глава 2
Кое-что об отцах
Бобби наклонился к нему, но места для сомнений не оставалось. Человек этот был мертв. Пришел в последний миг в сознание, задал неожиданный вопрос, а потом умер.
С легким смущением Бобби запустил руку в карман мертвеца, достал из него шелковый платок и почтительно прикрыл им мертвое лицо. Ничего большего для покойника он сделать не мог.
И тут же заметил, что при этом выронил из кармана кое-что еще – фотоснимок, и, возвращая его на место, увидел запечатленное на нем лицо, странным образом немедленно врезавшееся в его память. Красивое лицо с широко посаженными глазами. Лицо женщины уже не юной, но еще не тридцатилетней, причем красота этой особы обладала какой-то властностью, которая – а не сама по себе красота – приковала к себе воображение молодого человека. «Такую сложно забыть», – подумал он.
Аккуратно и почтительно он вернул фотографию на прежнее место и уселся ждать возвращения доктора.
Время тянулось очень медленно – так, во всяком случае, казалось ему. Кроме того, он вдруг вспомнил о том, что обещал отцу играть на органе во время вечерней службы, начинавшейся в шесть часов, а теперь до шести оставалось десять минут. Естественно, потом отец поймет обстоятельства, но тем не менее следовало послать ему весточку с доктором. Преподобный Томас Джонс обладал чрезвычайно нервическим темпераментом. По складу своему он был излишне склонен раздражаться из-за пустяков, и, когда начинал волноваться, пищеварительный аппарат его приходил в крайнее возмущение, заставляя своего обладателя претерпевать мучительную боль. Бобби, считавший своего отца ничтожным и жалким старым ослом, все же чрезвычайно любил его.
Преподобный Томас, со своей стороны, считавший своего четвертого сына удивительно ничтожным и жалким юным ослом, все еще пытался произвести благодетельное воздействие на молодого человека.
«Бедный папашка, – размышлял Бобби, – должно быть, уже закипает, не зная, начинать ему службу или нет. И заведет себя до такой степени, что у него снова начнет болеть желудок, а потом не сумеет поужинать. Ему не хватит ума понять, что я не стал бы подводить отца, если бы такой ситуации можно было избежать… Впрочем, какая разница? Подобная мысль даже не придет ему в голову. Когда человек переваливает за пятьдесят, он теряет всякие остатки разума, начинает терзать себя из-за пустяков, которым цена полтора пенни. Наверное, стариков просто неправильно воспитывали, и теперь они не могут вести себя иначе. Бедный старый папочка, ума-то у него как у цыпленка!»
И он продолжил размышления, соединяя привязанность к отцу с негодованием на него.
Вся проведенная дома жизнь представлялась ему одной долгой жертвой, принесенной сомнительным идеям родителя. Мистер Джонс, со своей стороны, воспринимал этот отрезок времени как длительное жертвоприношение, не понятое и не оцененное младшим поколением. Насколько же может различаться восприятие одного и того же даже близкими людьми!
Но куда запропастился этот доктор? Ему уже давно пора вернуться!
Бобби поднялся на ноги и недовольно притопнул. И в этот самый момент услышал какой-то шорох и посмотрел верх, полагая, что пришла помощь и бдение его закончено. Но это был не доктор, а незнакомый ему мужчина в широких брюках-гольф.
– Послушайте, – молвил приятным тенорком неизвестный, – в чем, собственно, дело? Случилось несчастье? Могу ли я чем-то помочь? – Бобби не очень четко видел его, потому что уже быстро смеркалось.
Он объяснил ситуацию, а незнакомец выразил подобающее сожаление.
– Значит, я ничем не могу помочь? – спросил он. – Может, сходить за помощью или сделать что-то еще? – Бобби пояснил, что за помощью уже послали, и спросил, не видит ли его собеседник кого-нибудь наверху.
– Пока никого.
– Понимаете ли, – продолжил Бобби, – у меня на шесть назначена встреча…
– И вы не хотите отсюда уходить…
– Нет, не совсем так, – заявил Бобби. – То есть бедолага этот мертв и все такое, и помочь ему ничем нельзя, но все же…
Он умолк, как всегда обнаружив, что не в состоянии передать свои сложные чувства словами. Незнакомец тем не менее как будто понял его.
– Значит, так, – сказал он. – Значит, так, я спущусь вниз – ну, если я смогу различить тропу под ногами – и дождусь прихода кого нужно.