Стол. В далеком прошлом оно понималось, очевидно, как то, что застилают, и было явно связано со «стлать», «стелить». Но вот дальше — разногласие. Одни думают, что первоначально этим словом именовали скатерть — то, чем застилают место трапезы, а затем уже оно было перенесено не только на то, на чем едят, но и на то, на чем сидят. Именно поэтому «стол киевский» стало значить и «престол», «трон князя Киевского». Другие же полагают, что вначале «стол — подставка для трапезы» еще не существовал; «стол» значило лишь «подстилка для сидения» и только позже стало означать и то, на чем располагают пищу при еде.
Так или иначе, в дальнейшем то же слово было распространено на всевозможные подставки для самых различных действий: письменный стол, ломберный стол картежных игроков, туалетный или чертежный столики уже ничем не застилаются и тем не менее являются потомками тех первых столов.
Столяр. Казалось бы, чисто русское слово, произведенное от «стол», а ведь не так-то это просто. Оно взято из польского языка, да и польское «stolarz» является калькой немецкого «Tischler» от «Tisch»— «стол».
Страна. Вероятно, вы стали уже столь опытными этимологами, что сами скажете: это типичный старославянский двойник к восточнославянскому, русскому полногласному «ст-оро-на». Так оно и есть: оба слова близки к «пространство», «простор», «простереть». А о смысловой близости обоих вариантов между собой говорит возможность таких песенных сочетаний, как: «Широка страна моя родная» и рядом: «На родимую сторонку, где мой батюшка живет».
Страница. И это старославянизм: «маленькая сторона»; одна из двух поверхностей листа писчей бумаги.
Странный. У А. Н. Островского в его комедии «На всякого мудреца довольно простоты» томная барыня Турусина говорит своему гостю, господину Крутицкому:
«Вы странный человек!»
В тот же миг лакей Григорий докладывает ей:
«Сударыня! Странный человек пришел…»
«Откуда он, ты не спрашивал?»
«Говорит: «Из стран неведомых…»
В устах барыни «странный» значит «необычный до удивления», а в речи лакея — «бродячий», «странствующий». Барыня недовольна своим слугой, неправильно употребляющим слова: «Бог знает, что он говорит!» А ведь перед нами не просто случайное каламбурное столкновение двух слов; дело обстоит куда сложнее.
Русский вариант к старославянскому «странный» прозвучит как «сторонний», первоначально — «прибывший из чужой стороны». Наше обычное значение для «странный» — необычный, диковинный — выросло уже отсюда: в старину все «чужестранное» представлялось странным. А понимание лакея Григория тоже вполне закономерно: для него «странный» человек равносильно «странствующий»: недаром он и пришел «из стран неведомых». Драматург играет здесь на столкновении далеко разошедшихся смыслов одного и того же слова.
Страус. Один из этимологических курьезов: греческое «struthos» («струфос»), из которого выросло наше «страус», значило «птица», в частности иногда даже и «воробей». А вот «струфос мегас», т. е. как бы «великий воробей» («большая птица») имело значение «страус». Ничего себе воробушек! Это тем занятнее, что другое греческое название страуса было «струфокамелос» — «птица-верблюд». Наше «страус» создано не прямо из греческого «струфос», а из немецкого «штраус», которое переработано из латинского «струцио»; в Риме это слово было грецизмом.
Страх. Судя по родственным словам других близких языков (например, литовское «strogti» — «цепенеть»), первоначальный смысл этого слова — «оцепенение», «остолбенение» от ужаса.
Стрекоза. «Стрекать» значит «колоть»: недаром крапива в народной речи называется «стрекавой», а один из видов овода — «стреком». Но слово «стрекоза» можно сопоставить и с другим «стрекать», которое звучит в выражении «стрекача задать» — «удрать». Это «стрекать» означает «прыгать», «шмыгать». С которым же из этих двух омонимов «стрекоза» связано в действительности? Утверждать не берусь. Возможно, что язык расценил стрекозу, вместе с И. А. Крыловым, как «попрыгунью» (смешивая ее с кузнечиком); тогда ближе второе значение.