– Лежи. Я сама.
– Мне не сложно.
– Я знаю. – Она подходит ближе, держа в руках стопку чашек, наклоняется и целует меня в лоб. – Отдыхай, милая.
– Ты хотела сказать, выздоравливай?
– А ты болеешь?
– Вы ведете себя так, словно у меня рак, – обиженно бубню я.
– Сердечные раны – тоже травмы.
– Тогда вызывайте «скорую».
– Ты уже в реанимации.
Поднимаю на нее взгляд, и мама отвечает мне снисходительной полуулыбкой. Во дворе тихо, а значит, Карина с Владом все еще прощаются у машины.
– Как тебе Влад? – спрашиваю я.
– Вполне себе.
– И все? По-моему, он милый.
– Сначала они все милые.
– Тебе-то откуда знать? Кроме отца, парней ведь у тебя не было.
– А я наблюдательная.
– Ты про Сережу?
– Не только, – спокойно отвечает она. – Ясь, никто не говорил, что будет легко, но и степень сложности можно скорректировать.
– И что ты мне предлагаешь?
– Ничего. Проживать это так, как сама считаешь нужным.
– Тогда я, пожалуй, выпью еще вина.
– А может, тебе стоит согласиться на поездку?
– Курица цыплятам не друг.
– Какая из тебя курица? Ты еще ни одного яйца не снесла. Разве что парочку, – задумчиво говорит мама. – Сережиных.
Щекотка расползается по моей груди и поднимается по горлу. Заливаюсь раскатистым смехом, которому вторит рычание автомобильного мотора, и мама, гордо дернув подбородком, уходит в дом. Провожаю ее взглядом и вытираю проступившие на глазах слезы, а после вновь упираюсь затылком в мягкую спинку кресла-качалки и смотрю на темный двор. Все-таки с родственниками мне повезло. Ну, с большей их частью. У меня все еще есть семья, есть люди, которые никогда от меня не откажутся, сказав, что разлюбили.
Интересно, почему это работает именно так? Людей, с кем ты всю жизнь будешь связан кровными узами, мы не выбираем, а они не выбирают нас, но, что бы там ни было, друг для друга мы остаемся родными. А когда ты пытаешься создать собственную семью, новую, не основанную на кровном родстве, начинаются сложности. Может, все дело в возможности выбора? Когда его нет, ты учишься смирению, контролю, принятию, а когда он есть, жадность и эгоизм подталкивают к желанию попробовать и посмотреть все. Разумеется, бывают и исключения. Дети не общаются с родителями, родные сестры и братья тоже могут потерять интерес друг к другу, но они не перестают быть родственниками, а когда муж и жена разводятся, то их не связывает ничего, кроме воспоминаний и условностей. Даже совместные дети не всегда становятся причиной для общения. Так где она, настоящая близость? В традициях, ценностях и ДНК или же только в голове и сердце? Может ли действительно кто-то по собственной воле выбирать одного и того же человека каждый день на протяжении нескольких десятилетий?
Позади тихо хлопает дверь, и я выглядываю из-за спинки кресла. На террасе стоит Карина и приподнимает правую руку, в которой держит хрустальный графин.
– Ты лучшая сестра на свете. – Я протягиваю ей пустой бокал.
– Знаю, – закатывает глаза Карина.
Она наливает мне вина и садится в кресло, пододвинув его немного ближе. Коротко опускает взгляд и покусывает щеку изнутри. Понимаю, что ей хочется услышать мнение насчет Влада, но она боится задеть мои чувства. Боится, что в этом дурацком состоянии я не смогу за нее порадоваться. Не хочет дразнить.
– Он классный, – искренне говорю я. – И вы отлично смотритесь.
– Спасибо. – Карина облизывает губы и заправляет волосы за уши, немного повеселев. – Ему у нас тоже понравилось.
– Прости, если я была не слишком приветлива. Надеюсь, я не сильно его напугала.
– Конечно нет. Я предупредила, что ты много работаешь и можешь быть уставшей. Все в порядке.
– Хорошо, – киваю я, раскручивая вино в бокале.
Карина молчит, нервно ерзая в кресле. Она явно хочет сказать что-то еще, но медлит.
– Малышка, ты можешь говорить со мной о Владе. Обещаю, что не стану звереть от зависти.
– Как думаешь, у нас… ну-у-у… получится что-то серьезное? – приглушенно спрашивает она.
– А вы об этом не говорили?
– Если честно, мне страшно начинать этот разговор. Не хочу грузить его, вдруг все испорчу. Сейчас все так хорошо.
– Не думаю, что это разумная стратегия. Если он…
– Признаний еще не было, – перебивает Карина.
– Сколько ему? Я забыла.
– Двадцать пять в этом году.
– Ну, пупсом его уже не назовешь.
– Это его первые официальные отношения.
– Правда?
– Угу. Там долгая история, но если коротко, он со школы профессионально занимался танцами вместе с братом, и времени на это просто не было.