Безупречное Алое Цветение
Почему он смеется
Предложение — инвестировать в маггловский горнолыжный курорт, казалось абсурдным, но обещало немалую прибыль. Но стоит ли брать то, что плохо лежит? И всегда ли цель оправдывает средства?
Фандом: Гарри Поттер
Персонажи: Люциус Малфой
Категория: Гет
Рейтинг: R
Жанр: Романтика, Юмор
Размер: Миди
Статус: Закончен
Предупреждения: ООС
Благодарности: Премудрой леди — за идею, постоянную поддержку и силы.
Другой — за поощрения, помощь и покровительство.
Люблю вас обеих.
Каналу и чату t.me/snapeverse, который познакомил меня с восхитительными людьми, который вдохновил на новые творческие рубежи и в котором есть проект "чатов с сэрами".
Сэру.
За доверие. За то, что стояли за спиной. И за непогоду. Буйственную. Волнующую. Вводящую в трепет.
И за волнение бездны.
Страница произведения: https://fanfics.me/fic186522
Глава 1
Маггловские фото Люциус Малфой долгое время не любил, их наличие в собственной жизни не допускал. Он даже предположить не мог, что один снимок, плоский и лишенный всякого волшебного движения, будет висеть на стене сначала гостиной, потом перекочует в спальню и будет занимать его взгляд снова, снова и снова. А снимок был интересным. Когда всё-таки этот снимок увидел Драко, с губ его слетело изумлённое «А почему ты…», но тотчас затихло.
Тогда Люциус украдкой наблюдал за сыном. Драко молчал. Замечал. Понимал. Одобрял.
Это маггловское фото напоминало Люциусу об одном приключении, изменившем его и его жизнь. Мрачную, пассивно догорающую жизнь.
Оно много значило для него.
До этого Малфою казалось, что не только фотоснимки, но и колдофотографии не способны передать всю ту жизненность, которую давала кисть истинного художника. Долгими часами он рассматривал детали на картинах, написанных Нарциссой. Долгими часами он стоял в вакуумной тишине осиротевшего Малфой-мэнора. Долгими часами он глотал смазанными глотками огневиски, не чувствуя его вкуса, и всё больше и больше открывал для себя живопись, которой жила его жена. В которой запечатлелась её душа. Эти мягкие пастельные тона ложились рваными мазками на его измученное сердце.
Овдовев, он осознал каждый дюйм Её картин и потерял вкус к алкоголю. Вкус к дорогому, изысканному алкоголю, призванному дополнить жизнь, а не притупить её. Этот вкус больше не рассыпался на гармонию нот, не дурманил, не услаждал. Люциус поглощал его как лекарство, и лекарство уже не горчило — оно было пресным, как вода, и всё-таки справлялось со своей задачей на весьма примитивном уровне. И именно это дало определённую свободу домовым эльфам — нет-нет, а тайком распродавать хозяйские коллекции артефактов. Мотивы их оставались неизвестными, но поговаривали, что не обошлось без влияния чужой тёмной магии. Как бы то ни было, но коллекция артефактов со шпинелевскими камнями; та самая коллекция, которая блокировала магию полностью в определённом радиусе, а своему обладателю давала неоценимую власть; та самая, почти что полная, собираемая веками предками Малфоя и так настойчиво ими оберегаемая, была продана на аукционе за считанные минуты и за гроши!
Все старания рода защитить эту коллекцию; все непростительные, посланные в покушавшихся на неё; все усложненные системы защиты — всё оказалось напрасным.
По началу Люциус, находясь в своём горе, не обращал на это внимания и всё ещё скорбел по Нарциссе, которая бесспорно была куда большей потерей. Боль, ненависть и отчаяние, сменявшие друг друга, заглушались постепенно и вскоре перешли в вялое, апатичное состояние, которое напоследок дополнилось ещё и бессонницей. Как Люциус выяснил позднее, она заявилась к нему не без помощи зелий друга, присланных под видом антипохмельного. Сам Северус на связь не выходил, зелья слал с навязчивой постоянностью и никому не позволял себя обнаружить.
Знакомство с бессонницей сначала радовало долгим созерцанием картин; потом отяготило тёмно-серым потолком, в котором Люциус стремился проделать дыру пристальным взглядом; усилилось постукиванием в окно ветвей, терзаемых вихрем ветра; и тиканьем часов, которые оглушительной цикличностью будто проносились от стены к стене, так резво и радостно… Тик-тик. Тик-тик. Тик…
А потом… Потом это надоело. Из-за непрошенной помощи Снейпа напиваться до беспамятства не получалось. Кара похмелья доставляла новые страдания. И наконец, воспитание брало вверх. Появлялись силы: душевные, физические, самоиронизирующие. Люциус грустил и пил по инерции, и одним утром, когда Северус и вовсе не прислал ничего, а шорох, шум и цоканье часов перешли в оглушительные, Люциус счёл нужным остановиться и прекратить треклятый энергичный тик, а дальше… Дальше он вычленил из разбитой жизни траур, выкорчевал его из себя, пока, наконец, тот не занял должное место в сломленном, но всё ещё бьющемся сердце.