— Ну, примерно поэтому…
— Хватит врать! – потребовал он, повысив голос. – Как будто я все пятнадцать лет в тебя чайники кидал!
— Конечно нет! Ты изобретателен, у тебя каждый раз что-то новенькое!
Сэм, среагировав на крик, прижала уши к макушке и начала скулить, вырываясь из Славиных рук. Тот выпустил её в коридор и закрыл дверь на кухню. Лев, проследив за этим, сказал уже тише:
— Я ничем не заслужил этого уничижительного отношения к себе с твоей стороны.
— Ты сам к себе так относишься. И ко всему, что между нами происходит.
— Да что ты?
— А разве нет? Это ты считаешь секс между нами унижением своего человеческого достоинства. Это ты считаешь его позором, под который тебе пришлось прогнуться. Это ты просишь забыть о нём на утро. Что я должен думать, когда ты предлагаешь мне поменяться ролями? Что ты хочешь меня опозорить? Прогнуть под себя? Нет, спасибо, не надо меня приглашать в свой больной изувеченный мирок! Не надо, ладно? Я туда не хочу!
Выслушав эту тираду, Лев приподнял бровь и с искренним удивлением спросил:
— Это всё? Серьёзно, это всё? Только поэтому? Я не считаю это унижением. Теперь можно тебя трахнуть?
Слава горько усмехнулся:
— Иди на хер.
— О, видимо не всё…
Но Слава, развернувшись, уже выходил из кухни, осторожно отгоняя Сэм от двери. Лев нагнал его в прихожей.
— А чего ты уходишь от разговора? – поинтересовался он, наблюдая, как Слава зашнуровывает ботинки. – Ты же хотел поговорить.
Тот молчал, раззадоривая Льва ещё больше:
— Вот так всегда. Ты всегда всё передергиваешь. Сначала хочешь поговорить, а потом уходишь. Сначала морозишь меня пятнадцать лет, а потом говоришь, что в этом виноват чайник, который я кинул только сегодня. Про унижения я вообще не понял… С чего ты взял этот бред?
Накинув куртку, Слава повернул замок в двери, и, обернувшись, сообщил на прощание:
— Никто из наших детей не психопат. Только ты.
— Отлично, - цыкнул Лев. – Ну, окей, давай, вали. Иди жалуйся на меня своему психотерапевту, этим же ты видимо там занимаешься, да?
Последнюю фразу Слава оборвал хлопком двери, и своё несчастное: «Да?» Лев спросил уже в тишине квартиры.
Почти 15 лет. Слава [60]
Он выбрал «Жутко громко и запредельно близко». Там, в этой книге о девятилетнем мальчике, отец которого погиб в теракте 11 сентября, Слава прочел фразу:
«Можно простить уход, но как простить возвращение?»
Этот вопрос въелся ему в память еще десять лет назад, при первом прочтении, а затем всё чаще и чаще охватывал беспокойством. Действительно, некоторые возвращения простить невозможно.
Он положил книгу в рюкзак поверх стопки одежды, собранной для Мики, а в соседний отдел сунул листы бумаги, карандаш и ручку. Уже застегивая рюкзак, последний раз окинул взглядом книжную полку, и взял с неё «Цветы для Элджернона». Так хотелось, чтобы Мики, читая хорошие книги, рос хорошим человеком…
Их встреча прошла сухо и безрадостно. Слава передал рюкзак, а Мики сообщил:
— В моих анализах не обнаружили наркоту.
— Я знаю.
Врач, перехватив Славу в коридоре, уже озвучил эту информацию, но на фоне всего происходящего она не вызвала особых эмоций.
Мики, насупившись, сказал:
— Я же говорил, что не наркоман.
Слава иронично усмехнулся:
— А знаешь, где обнаружили наркоту? В твоём рюкзаке в аэропорту.
Демонстративно подняв глаза к потолку, Мики перекинул рюкзак через плечо, буркнул: «Пока» и удалился из комнаты для гостей. Как обычно, задним числом, Слава пожалел о своей холодности: нужно было его похвалить. Он, кажется, этого хотел.
Славе не нравилось, что с ним происходило в последние два дня: раздраженный и взвинченный, будто заложник собственных эмоций, он злился на Льва, а срывался на детях.
Когда вернулся домой, отыгрался еще и на младшем. Ваня скакал кругами, пока Слава готовил ужин, и ноюще-требовательным тоном просил поиграть с ним в Майнкрафт. Слава, в лучших традициях, вывалил на Ваню все ужасные родительские фразы, пришедшие на ум: и «Хотеть не вредно», и «Я тебе русским языком говорю…», и «У меня от тебя уже голова болит».
Это было несправедливо, конечно: голова у него болела не от Вани. А ребёнок, надувшись, пошел играть один, и больше со Славой тем вечером не заговаривал.
Но, наверное, так не бывает, чтобы человеку слишком долго не везло, и ночью произошел самый удивительный момент в его отцовском опыте: его починили обратно. И всё снова обрело понятный смысл.
Обессиленный от навалившегося дня, Слава, смахнув покрывало с постели, хотел было сложить его в четверть, но, помедлив, прижался к мягкой ткани щекой, сел на пол возле батареи и расплакался. Горячий чугун жёг спину через футболку, но он не обращал на это никакого внимания: у него же разваливалась жизнь. Он снова там, где не хотел быть, и, если перед вылетом он знал ответ на вопрос: «Зачем?», то теперь определенно его забыл. Теперь в голову лезли десятки гораздо лучших и удачных решений помощи Мики, и ни одно из них не требовало возвращения в Россию. Ну, например, принудить его ходить к психотерапевту – если уж начал принуждать, то не все ли равно, к чему? Может, это и не полноценная реабилитация, но и Мики не такой уж запущенный пациент, разве нет?