— Это не для того, чтобы на тебя жаловаться, — злился Слава. – Ты же понимаешь, у нас общая цель.
— Какая? – спросил Лев, тут же дискредитировав себя.
Слава цыкнул:
— Наладить отношения.
— А, да, — неловко улыбнулся он. – Извини, я просто… Я ужасно волнуюсь.
— Я тоже, — признался Слава.
Они ехали в такси на заднем сидении, и Лев так «ужасно волновался», что даже не понижал голос, говоря об их отношениях. А когда Слава протянул руку и поддерживающе сжал его ладонь, он не отпрянул, как делал обычно, многозначительно указывая взглядом на водителя, а переплел их пальцы.
Уже оказавшись на улице (по-прежнему не расцепляя рук), Слава с удивлением отметил:
— Не думал, что ты захочешь… Ну… — и он кивнул на их руки.
— Почему?
Это был странный вопрос – как будто Лев сам не заметил, что его подменили.
— Ты же опасаешься… как ты это говоришь… «эпатировать публику».
— Мне тебя так мало, что я больше не хочу тратить наше время на страх, — вдруг сказал он. – Я вижу тебя всего пару часов в день.
Когда он так это сказал – «не хочу тратить наше время на страх» — Слава растерялся. И от этой растерянности он сам чуть не спросил: «А зачем мы туда идем? О чём будем там разговаривать?». Разве у них не всё хорошо?
Память болезненно напоминала ему о чайнике. Об эмиграции. О том, что они живут раздельно, и он всё ещё опасается остаться у него на ночь (или, что еще страшнее – провести с ним ночь дома). Ночь вместе – это не просто секс, ночь вместе – это «родители спят в одной кровати». Для пятилетнего Мики именно этот момент стал сигналом: у них отношения. Серьезные. Как брак. И он снова считает этот сигнал, но в этот раз как надежду. Надежду, что всё наладится, и скоро станет как прежде – то есть, даже лучше, чем прежде. А пока Слава не был в этом уверен, он не хотел травмировать детей ложными ожиданиями.
Их парный психолог – Мариям – работала в медицинском центре. Самом обыкновенном: ни намека на то, что тут встречают геев с распростертыми объятиями. Зайдя внутрь, нужно было повесить верхнюю одежду в шкаф на входе, а потом обратиться к девушке на регистратуре и сообщить, к кому они пришли. Слава догадался, что Льва это может смутить: двое мужчин, парный психолог…
Он повернулся к нему:
— Если хочешь, я один к ней подойду.
— Почему один? – не понял Лев.
Слава растерянно улыбнулся: обычно такие вещи – кто, где и что может подумать – Лев считывал быстрее него.
— Ну, может быть, ты боишься, что нас примут за… — он замялся, почувствовав себя странно.
Без обыкновенной реакции Льва всё стало выглядеть так, будто это он, Слава, боится.
— Подойдём вместе, — пожал плечами Лев, убирая пальто в шкаф.
Слава скинул куртку, оставшись в розовой толстовке, и с интересом посмотрел на Льва: темно-синяя рубашка в мелкую крапинку. Никогда такой у него не видел.
— Не белая, — просто отметил Слава, улыбнувшись.
Лев, оглядев себя, кивнул:
— Да, тебе же вроде не нравится, когда я…
— Ты должен носить то, что нравится тебе, — напомнил Слава. – Что думаю я – неважно.
— Для меня важно.
— Важнее своих желаний?
— Конечно.
Слава хмыкнул:
— Обязательно расскажи об этом психотерапевтке.
Они остановились у регистратуры, вместе, Слава представился и сообщил, что они пришли на парную консультацию. Можно было бы сказать «на психотерапию» или просто – к Мариам, но ему почему-то хотелось подчеркнуть, что они пара. И что им не стыдно в этом признаться.
Девушка вежливо попросила подождать. Ни осуждающих взглядов, ни смены интонаций в голосе – за деньги даже в Новосибирске можно купить кусочек Канады.
Но Слава хотел бы вернуться в настоящую.
В кабинете Мариам пахло корицей, кофе, яблоками и новой мебелью. Слава подумал: «Пахнет осенью», хотя на дворе был февраль. Мариам оказалась милой и улыбчивой – из тех редких людей, кому идут большие, чуть выпирающие зубы – дети бы сказали «кроличьи», но Слава предпочел слово «крутые». Она была из тех, кому идут крутые большие зубы. И смуглая кожа. Он чувствовал родство со всеми смуглыми.
Два бирюзовых кресла, стоящие напротив одного желтого, всем своим видом намекали, что сесть нужно в них. Они так и поступили: Слава подождал, пока Лев сядет первым, потом опустился в кресло сам. Мариам внимательно следила за ними, и он забеспокоился: вдруг она уже начала интерпретировать каждое их действие, как странное?
Когда они устроились, она представилась и, широко улыбнувшись, спросила: