Лев нахмурился:
— Мы умеем говорить «хоть о чём-нибудь».
— Видимо, ровно до того момента, пока не возникает спорная ситуация? – уточнила Мариам.
Он промолчал: это было похоже на правду.
— Какой сценарий у ваших ссор? – неожиданно спросила она.
Мужчины переглянулись.
— В смысле?
— Проблема ведь не в том, что вы поссорились, верно? Проблема в том, что это повторяется сотни раз по одному и тому же сценарию. Что это за сценарий?
Слава покосился на Льва, потом снова посмотрел на Мариам:
— Сложно сказать… Кажется, их всего три: дети, эмиграция, секс.
— Темы разные, но к ссоре вы, скорее всего, приходите одним и тем же путем. Попробуйте его вспомнить.
— Ну-у-у… — задумался Слава. – Сначала кто-то один предъявляет свою позицию. Например, я говорю, что хочу уехать, а Лев говорит, что он не хочет.
— И что происходит потом?
Лев вмешался:
— Потом он говорит: «Тогда я поехал один».
— Неправда, — нахмурился Слава. – Я не сразу это говорю. Я спрашиваю, почему не хочет ехать Лев, и объясняю, почему хочу уехать я.
— И что потом?
Слава признал:
— И потом я говорю, что поеду один…
— А вы бы правда поехали один?
Слава удивился:
— Ну да, я же так и говорю.
— Важно понимать, вы говорите это с мыслью: «Я действительно поеду один, это важно для меня» или с мыслью: «Я скажу ему, что поеду один, а он никуда не денется и тоже согласится». Есть ли у вас понимание, что Лев не оставит эти отношения, когда вы говорите ему, что уедете без него?
Слава, сглотнув, вдруг сказал:
— Я понял…
— Что поняли?
— Да, у меня есть такая мысль. У меня есть мысль, что Лев не согласится на такие условия, и поэтому мне их легче предлагать.
Сначала он растерялся от такого откровения. Потом – обиделся: что это за дешевые манипуляции? А потом разозлился.
— А если бы Лев это принял, вы бы правда уехали один? – спросил Мариам.
Слава, подумав, кивнул:
— Скорее всего, уехал бы. Я принципиальный, мне сложно сдавать назад, это типа… слабо.
— Слабо? – усмехнулся Лев.
— Угу. Ну, типа… раз сказал, то делай до конца.
— Звучит маскулинно, — сыронизировал он.
Мариам подсказала ему:
— Лев, ирония и сарказм – это тоже не способ беседовать конструктивно.
И тогда он сказал:
— Я злюсь.
— На что?
— На то, что Слава мной манипулировал в вопросах переезда, прекрасно понимая, что мне важно его не потерять.
Тот начал оправдываться:
— Я не прям манипулировал… Я же не знал наверняка. В конце концов, ты мог и не согласиться.
— А ты мог не стоять возле чайника, когда я кидал его в стену.
Слава открыл было рот, как будто хочет что-то возразить, но, в конце концов, не нашел что ответить, и только беспомощно выдохнул. Кабинет погрузился в давящую тишину.
— Прости, — наконец проговорил Слава. – Я правда манипулировал и не замечал этого за собой.
Он молчал, не желая так просто принимать извинения. Конечно, они-то Славе легко даются – ему ничего не стоит тысячу раз провиниться и две тысячи раз сказать за это: «Прости». Это Льву каждый раз приходится из себя выдавливать…
Так и чего стоят извинения, которые так легко даются?
Слава снова обратился к нему:
— Что я должен сделать, чтобы это уладить?
Лев молчал. Теперь ему становилось ясно, что дурацкое «прости» почти ничего не решает.
Слава сделал еще одну попытку:
— Я больше так не буду. Не буду тобой манипулировать.
«Я больше так не буду» — его фразочка. Такая же бесполезная, как и все остальные регуляторы конфликта.
Лев ответил, только чтобы что-то ответить:
— Ладно. Я простил.
Почти 15 лет. Слава [70]
Слава не знал, почему после терапии согласился поехать со Львом. У них не было ни планов, ни сил, ни настроения: дома Слава улегся на диван в обнимку с Сэм (он видел, сколько усилий требовалось мужу, чтобы промолчать насчёт собаки на диване), а Лев возился на кухне с кофе. Памятую прошлый опыт, Слава решил не попадаться под горячую руку, и к заварочному чайнику не подходил.
Мариам дала им домашнее задание. Она сказала вспомнить – каждому в отдельности – самое яркое, самое приятное воспоминание друг о друге. Слава думал о своём восемнадцатом дне рождении – дне, про который Лев говорил: «Наш первый настоящий секс», а Слава – «День, когда мы доверились друг другу». Вслух он так его не называл – то было только его, личное название. Лев доверил ему своё ощущение мужественности, свою хрупкую маскулинность, которая грозила разбиться о любое соприкосновение с чем-либо «женским» или «гейским». Слава доверил ему своё тело, впервые разделив с другим человеком границы, разрешив себе слиться с ним, стать одним целом. Это не просто.