— А куда пойдем?
Слава пожал плечами, оглядываясь:
— К тебе?
Лев улыбнулся, кивая в сторону:
— А я уж думал, что не окажусь на месте этого холодильника…
— Тебя тоже отделать битой? – прыснул Слава.
— Ну, биту из этого уравнения я бы убрал, — ответил Лев. – Только ты, я и эта твоя, — он наклонился к Славиному уху, томно произнося: — грубая мужская сила.
Сказав это, он опустил руку на Славино плечо – больше опираясь, чем обнимая, — и Слава переплел их пальцы, смеясь:
— Смотрю, твой флирт становится всё раскованней. Да и сам ты… тоже.
Они вот-вот подходили к выходу на одну из проходных улиц, а Лев и не думал убирать руку с плеча.
— Кто ж знал, что разговаривать с мебелью так полезно, — заметил тот, притягивая Славу ближе к себе.
— Похоже, так и будем жить. Ты – разговаривать, я – избивать после.
«Удивительно, что не наоборот», — мысленно добавил Слава, всё ещё не до конца осознавая, что их психотерапия вырулила вот в это.
Лев [75]
Он смотрел на него через сомкнутые веки, разглядывая движения силуэта в черноте пространства. Слава наклонялся за футболкой, на секунду закрывая свет фонарей в проеме окна, и становилось темнее; потом он, шурша тканью, одевался, и свет мелькал туда-сюда, как на дискошаре. Когда копошение затихло, Лев открыл глаза, готовый столкнуться с правдой.
— Я домой, — шептал Слава, наклоняясь и быстро целуя его в губы.
Правда: Слава уходит, он – остается. Опять остается.
Он сел на постели, потянулся к тумбочке, включил экран мобильного: почти десять вечера. Поднявшись, чтобы проводить Славу, прошел за ним к входной двери, с тревогой уточняя:
— Мы завтра увидимся?
Тревогу хотелось скрыть, замаскировать под безразличие, но не получалось.
— 3автра? – переспросил он, шнуруя кеды. – Ваня говорил, они завтра к тебе.
— А, да…
Иногда он на мгновения расстраивался, вспоминая, что дети существуют.
Выпрямившись, Слава вполголоса сказал:
— Им очень важно проводить с тобой время.
— Круто, — покивал Лев.
У него ни о чём не получалось думать, кроме того, что Слава уходит от него, как от временного любовника. Уходит туда, где настоящий дом, и где он – только гость.
Отрезвляющий поцелуй коснулся щеки, и Слава, берясь за дверную ручку, попросил на прощание:
— Побудь с детьми, хорошо?
Лев машинально соглашался кивками, не видя ничего из-за мокрой пелены перед глазами, и радовался, что так темно – темно, и его тоже не видно. Когда дверь захлопнулась, а чернота подъезда сожрала Славу, он позволил слезам прорисовать на щеках влажные дорожки, но тут же мазнул по ним рукой – не плакать.
Но очень хотелось, потому что было страшно. Было страшно, что это навсегда. Было страшно никогда не вернуться назад, в лучшие времена для их отношений. Вдруг они теперь всегда будут просто встречаться? Просто гулять, просто проводить время, просто заниматься сексом, а потом это просто исчерпает себя, не находя большего, ведь к большему Слава его не подпускает.
Черт, да почему?
Он надавил на дверную ручку, переступил порог и, перегнувшись через перила, крикнул вниз, в треугольное переплетение лестниц:
— Слава!
Его голос эхом отскочил от стен пустого подъезда. Снизу раздалось полувопросительное:
— Лев?
— Не уходи. Поднимись, пожалуйста.
Он был так охвачен желанием вернуть его, что забыл застесняться своей обнаженности – ну, что он стоит на лестничной клетке в одних трусах. Его любимые паранойяльные мысли – о том, что кто-то смотрит и что-то думает – даже не возникли в сознании. Только услышав, как заскрипели резиновые подошвы Славиных кед, Лев почувствовал, что ему холодно, но оглядев себя, решил: «Ну и ладно». Отойдя от перил, вернулся в квартиру, не понимая, что делает и зачем. То есть, понятно – что и зачем, но у него нет ни одной уважительной причины задерживать Славу, а у Славы есть уважительная причина уйти: дети.
— Что случилось?
Лев обернулся на взволнованный голос, увидел очертания силуэта в дверном проеме и сказал:
— Я соскучился…
Этого было не разглядеть, но он был уверен: Слава поджал губы. Потому что тон у него оказался соответствующий:
— Лев, это не…
— Не смешно, — согласился он, хватая Славу за руку, беря его лицо в обе руки и целуя.
Славины ладони осторожно коснулись талии Льва, и он вздрогнул от холода чужих рук, по коже побежали мурашки, а Слава между поцелуями прошептал:
— Извини.
Лев отпустил его лицо, взял обе ладони и вернул их на талию, прижимая к коже: пускай, сейчас они согреются, они оба согреются…