— Ну ты и мудак, — выдохнул Слава.
— А ты – неблагодарный сучонок, — негромко сказал Артур.
— А за что мне быть благодарным?!
— Я сделал всё, как ты хотел, как ты привык, как ты считал для себя приемлемым, а взамен получил этот идиотский разговор и оскорбления.
— Я. Этого. Не. Хотел! – Слава едва не выкрикивал ему в лицо каждое отдельное слово.
— Ты ханжа и лицемер. Тебя выдало твоё тело.
— Неправда! – у Славы по-детски дрогнули губы.
— Правда. Я бы никогда не возбудился от противного мужика, зажимающего меня в углу. Да и кто бы возбудился?
Слава, загоняя слезы подальше, проговорил:
— Я никогда этого не хотел. Мне ничего не понравилось. Я кончил, чтобы это скорее прекратить. И когда я это делал, я думал о Льве. А тебя я ненавижу.
— А я тебя люблю, — просто ответил Артур и Славе на секунду показалось, что в серых глазах застыли слёзы.
— А я тебя ненавижу, — повторил он ещё раз, надеясь, что это настоящие слёзы, что Артуру по-настоящему больно.
Артур поднял свои брюки с пола, вытащил из них ключи и кинул их в Славу – они больно ударились о руку, оставляя след на предплечье, и упали на пол. Слава мигом их поднял и рванул к двери.
— Проваливай, – сказал ему в след Артур. – Ничего мне от тебя больше не надо.
Последнюю фразу он едва расслышал, уже оказавшись в коридоре. Дверь кабинета он специально оставил открытой – жаль только, что кабинет находился в кармане, где никто туда-сюда не ходил, а то полюбовались бы прелестями своего врача.
Он и десяти шагов сделать не успел, как с лестничной площадки на него вырулила Юля и они едва не столкнулись.
— Слава! – чуть обиженно сказала она. – Я тебе везде ищу!
Он улыбнулся ей – так искренне, как только мог в тот момент – и виновато пояснил:
— Извини, заболтался с Артуром. Ты в порядке?
— Немного болит голова, но блевать пока не тянет, спасибо. А ещё у меня странные ощущения в пояснице…
Они спускались вниз по лестнице, Слава вполуха выслушивал жалобы сестры, снабженные цитатами Эльзы Арнольдовны («Поясница – это ничего страшного, за этим вашим компьютером надо меньше сидеть»), а сам вдруг начал смутно догадываться, что повёлся на какую-то чушь. Ну, с чего бы Эльза Арнольдовна отказалась от Юли? Только потому, что так сказал Артур? Она ему что, подчиняется? Какая такая у него власть над своей матерью и её врачебным долгом перед другими? Ну почему он, Слава, такой непроходимо тупой?
Получается, он изменил Льву просто так. Просто так! Он даже не сможет объяснить ему, что делал это для благой цели, потому что Лев сразу поймёт, какая это всё ерунда. Лев так и скажет ему: «Ты тупой» и будет прав. А потом бросит его. И тоже будет прав.
Так ему, по крайней мере, казалось тогда, в восемнадцать лет, и он похоронил эту историю в молчании – ещё почти на пятнадцать.
Лев не отпускал его руку всё время, что Слава говорил, и даже в момент, когда захотелось выдернуть её самому, держал крепко. 3адумчиво водил пальцами по сгибам на ладони и слушал с хмурой сосредоточенностью, а Слава, успокаиваясь от его прикосновений, находил в себе силы говорить дальше.
Когда закончил, некоторое время было тихо. Потом Лев ответил, пряча глаза в темноте:
— Я бы так не сказал.
Он всё-таки отпустил руку и зашевелился, как будто собирался встать и уйти, а Слава подумал: «Сейчас психанет», но Лев только подобрался ближе и коснулся губами обнаженного плеча, обнимая. Так странно.
— Не знаю, мне до сих пор кажется, что я повёл себя глупо.
— Я же догадывался… — произнёс он, отнимая губы от кожи.
— Догадывался? – Слава повернул голову к плечу.
— Да, я помню, как ты резко изменился, как задавал странные вопросы о нём, и… Я предполагал, что дело может быть в этом.
— А почему ничего не сказал?
Лев пожал плечами:
— Потому что боялся правды. Пока что-то замалчивается, этого как будто нет. Как в играх с младенцами, — он устало прыснул. – Помню, в детстве мама играла с Пелагеей: пряталась за одеялом, а сестра верила, что она пропала. Я не понимал: как такое возможно? А теперь мне кажется, я всю жизнь в это играл сам с собой. И верил же. Каждый раз почти по-настоящему верил.
Слава чуть не проговорил: «Ну, ничего себе», имея в виду: ничего себе, каким ты стал. Он ему что, в чувствах объясняется – в настоящих человеческих чувствах?
Но подумал, что нужно перестать этому удивляться, хотя бы вслух. Нужно начать воспринимать это как норму, а не исключительность, и тогда, наверное, такие откровенные разговоры друг с другом станут частью их новой жизни.