Слава, прохныкав, прижал телефон к груди и, поворачиваясь на бок, представил, как обнимает его. «Лев…», — с нежностью подумал он при этом. Закрыв глаза, быстро провалился в сон, так и оставив последнее сообщение супруга без ответа.
В просторном танцевальном зале пахло деревянным полом и свежевыкрашенными стенами. Слава бесшумно ступал по паркету, одетый в черную футболку, черные спортивные штаны, черные чешки. Всё черное – ему сказали, так принято. Все носят черную форму, даже в женской группе. Слава чуть не взбрыкнул, когда выслушал эти правила по телефону: «А я хочу одеться так, как хочу!», но сам же себя и присмирил: кажется, иногда он переходит границы. Это ведь как в той пословице: чужой монастырь, чужие правила…
У станков напротив зеркал стояли несколько мужчин кавказской внешности, они встречали Славу оценивающими взглядами и неясными улыбками («Усмешками? – думал Слава. – Или правда улыбаются?»). Он чувствовал в теле напряжение, как от готовности бежать или драться, а в челюсти – ноющую усталость от долгого сжимания зубов. У него были сережки в ушах, небольшие гвоздики-смайлы с улыбками на желтых лицах – самое нейтральное, что у него было. Может, было бы правильней не надевать их вообще, но всё внутри Славы бунтовало против этой опасливости – прятать себя? Ага, щас…
Да даже если придется драться с десятью кавказцами сразу за право быть собой – он будет драться.
Когда он сказал это Крису, тот заметил: «Как много в вас желания подраться…»
Слава заспорил, что не имеет таких желаний вообще, но тот продолжал: «Возмущение черной танцевальной формой, желание накраситься перед группой кавказских танцоров… Вы действительно так сильно хотите танцевать лезгинку в розовом кроп-топе со стразами на щеках?»
Было ясно, на что он намекает: на провокацию. Мол, Слава провокатор, раззадоривает бедных брутальных мужчин начистить ему крашеное личико. Если бы Крис не был психологом из канадского квир-центра, Слава назвал бы его зашоренным придурком: разве не очевидно, что люди должны перестать бить других людей, а не он должен перестать делать со своей внешностью милые и безобидные вещи?
Он так его и спросил. А Крис ответил: «Разве не очевидно, что в церковь не ходят в мини-юбках?»
Это был какой-то тупиковый разговор, но, в конечном счёте Крис имел в виду, что он, Слава, жаждет чужой агрессии, потому что только натыкаясь на злость других, он может разрешить себе выплеснуть собственную злость.
«Лев толкает вас на кровать, вы даете ему пощечину – разрешаете себе это сделать, — объяснял он. – А без этого было нельзя, неправильно, и вы провоцировали его словесно, пока не сложилась ситуация, когда ударить будет можно»
«Это какой-то бред, я никого не провоцирую, это вообще риторика виктимблейминга, а не психолога», — на этом их напряженная – самая напряженная за полгода сессия – завершилась в подвешенном состоянии.
Слава подумал, не поискать ли ему другого терапевта, но… Отчего-то согласился прийти в черном, отчего-то выбрал самые нейтральные серьги, отчего-то в сторону косметики даже забыл посмотреть.
Боковым зрением он чувствовал, как тщательно его осматривал, и злорадно спорил с воображаемым Крисом в своей голове: «Вот видишь, я ничем их не провоцирую, а всё равно не нравлюсь, я же говорил, что дело вообще не в моей внешности, а…»
— Новенький? – высокий мускулистый парень, нависая длинной тенью, остановился по правую руку от Славы.
Слава недоуменно скосил взгляд, не понимая его интереса к нему.
— Ты новенький? – повторил тот вопрос.
— Ага, — он пытался звучать хмуро и отстраненно – так, может, и интерес пропадёт докапываться.
Парень хлопнул его тяжелой рукой по плечу:
— Ну, ничего, нагонишь, всего три занятия пропустил.
Когда тень сошла с лица, Слава удивленно обернулся, обнаруживая себя в одиночестве: парень вернулся к станку, даже не думая нападать – это он, Слава, хотел напасть, это он готовился к драке, но с ним никто не собирался драться.
Он выдохнул, проводя ладонью по влажному лбу. Ну, конечно, что за глупости, с чего бы взрослые мужчины в танцевальном зале вздумали избить его из-за сережек? Кто так вообще делает, кроме гопоты и бандосов? И почему Слава во всех видит эту гопоту?
«Потому что я устал от России, — вздыхая, отвечал он сам себе. – Потому что я привык встречать только гопоту»
Родители на детской площадке – гопота.
Учителя в Микиной школе – гопота.
Работники детского дома – гопота.
Органы опеки – гопота.
Никто из них не караулил его в переулке за поворотом, но они всегда нападали – каждый по своему.
Кажется, он всё равно хотел уехать: никак, ну никак эта страна не желала его принять, а он – её. Реакция взаимного отторжения: Россия – реципиент, Слава в ней чужеродная ткань, и им никогда не срастись друг с другом.