— Это хорошо. Когда я стала одна, я перестала понимать, кто я.
Слава нахмурился: мама говорит о той же проблеме, что и он сам? Она тоже не знает, кем становится без детей и мужа?
Он осторожно спросил:
— Ну, ты в итоге поняла… кто ты?
Она с тоской во взгляде качнула головой:
— Кажется, нет.
Он вздохнул.
Резко вставая из-за стола, выкинул руку вперед, приглашая:
— Давай потанцуем.
Мама, не ожидавшая такого, обомлела:
— Славик… Да какие танцы в мои годы?
— Да какие годы нашим танцам? – засмеялся он, хватая её за руку, не дожидаясь разрешения.
Мама была вынуждена подняться, и он обхватил её за талию, как ведущий партнер обхватывает в вальсе свою танцовщицу. Он принялся неспешно кружить её по кухне, и мама смущенно отворачивалась, пытаясь скрыть неловкость, и совсем по-старушечьи приговаривала, что поздно ей уже танцевать.
Но Слава, не слушая её, продолжал создавать танец.
— Музыки не хватает, — спохватился он, отпуская маму – ровно на секунды – чтобы включить в Спотифае «Я и твой кот» Свидания.
Затем он снова подхватил её под руки, не позволяя улизнуть от танца, прикрывшись возрастом.
— Давай, — подбадривал он, беря мамину ладонь в свою, а другую руку снова опустив на талию, на складки домашнего халата в цветочек. – Шаг вперед, шаг назад, ты же умеешь!
— Да не умею я! – она смущенно смеялась над его действиями.
Слава не собирался поддаваться на это кокетство и даже не думал отпускать маму. Вместо этого, не останавливая их медленный танец, он спросил:
— Ты когда-нибудь думала, что жизнь прошла зря?
Она удивленно вскинула взгляд:
— То есть… как – зря?
— Ну, что ничего не получилось, — объяснил он. – Дочь умерла, сын – гей. Всё… как-то не так, да?
Он знал, что прав, но мама не решалась признаться ему, что и вправду считает, будто сын гей – это «как-то не так». Но считала же. Он чувствовал это всю свою жизнь.
— Да что ж сразу… — она неловко пожала плечами, — всяко бывает… Всё как у всех.
Слава помотал головой:
— У нас не как у всех.
Мама снова пожала плечами. Он сказал ей:
— Знаешь, в Канаде я работал в студии от Electronic Arts.
Она покачала головой:
— Я ничего в этом не понимаю.
— Знаю, — вздохнул Слава. – И мне от этого грустно. Я думаю, ты гордилась бы мной, если бы понимала.
— Я и так горжусь тобой.
Он поджал губы, отводя взгляд: что ж, это был правильный ответ хорошей мамы, которой она училась быть. Только ничего общего с реальностью он не имел.
— Да… — вздохнул он. – Просто знай, что породила на этот свет ужасно талантливого человека. Может быть, даже не одного.
Она, наверное, подумала про Юлю, и Слава тоже о ней так думал, но сказал другое:
— Мики хочет писать книги. Я в этом мало понимаю, но он… всё так тонко чувствует, а это, наверное, половина успеха хорошей книги, тебе так не кажется?
Мама сдержанно улыбнулась: мол, может быть.
— И хотя ты не считаешь Ваню своим внуком, тебе всё равно придется как-то жить с осознанием, что ты бабушка гениального композитора, — с деланно-печальным вздохом сообщил Слава, делая резкий поворот их пары на припеве.
Мама уже забывала ругаться на эти танцевальные выпады, она спрашивала:
— У него восстановился слух?
— Восстановится, — Слава не сомневался. То есть, иногда сомневался, но в ту секунду почему-то нет. – Я просто хочу, чтобы ты знала, как тебе повезло, — проговорил он, глядя маме в глаза. – Да, мы не такие, как все, и я знаю, что это было сложно осознать, но это не проклятье, а везение. У тебя особенные дети и особенные внуки, ты должна сама себе завидовать.
Ведь он ей завидовал.
Он всегда чувствовал себя немного не имеющим права присваивать талант своих детей себе, потому что оба его сына не были его биологическими детьми. Он смотрел, как Мики работает над текстами, и гадал: «Откуда это вообще? У нас кто-то писал книги? Неужели это что-то от Игоря?», или слушал, как Ваня придумывает собственную мелодию на пианино, и поражался: похоже где-то в тех людях, которые его оставили, жили какие-то уникальнейшие гены. Он никогда не мог позволить себе окунуться в это тщеславие с головой: вот оно, оно моё, я сам это сделал! Нет, эти мысли были ему недоступны.
А маме доступны. Она могла смотреть и на него, и на Мики, думая: «Это я их сделала. Это моя плоть и кровь», потому что это было правдой. И он хотел сказать ей: «Гордись нами, потому что больше ни у кого нет такой абсолютной привилегии видеть в наших успехах себя. Жизнь прошла не зря. Гордись нами!».
— А я никогда и не думала, что это проклятье, — наконец ответила мама, проводя сухой теплой ладонью по его щеке.
И музыка кончилась. Он отпустил её.