— Ага, — кивнул Слава, — было дело…
Он смеялся в его плечо, и вспоминал того смущенного парня в клубе, при появлении которого сначала раздраженно подумал: «Опять яйца подкатывать будет», а потом в мгновение расплылся от смешной шутки (а вообще-то был намерен из подростковой вредности доказать сестре, что гей-клубы — это пустая трата времени!). Он смеялся тогда весь вечер, а потом все последующие дни, когда они встречались — каждая шутка Льва казалась ему самой смешной шуткой в мире. Тогда Слава понял, что больше ни в кого на этом свете так сильно не влюбиться, потому что нет ничего важней, чем единение в смехе. Макс подобрался близко — очень близко, — но всё равно недостаточно.
А теперь они говорили о болезненной, проблемной, по обыкновению расстраивающей теме — расстраивающей их обоих, — но смеялись. Лев обычно расстраивался, что разговоры об эмиграции вообще существуют, Слава расстраивался недоступности, стоимости, возможным жертвам, которые придется принести, и, конечно, нежеланию Льва. Теперь же эмиграция была от него далеко, как никогда — они только что вернулись из своей первой неудавшейся попытки, полные проблем и лишений, зато совершенно без денег на новые рывки, но это был хороший разговор. Смешной. Уютный. Терапевтичный.
Он придвинулся ближе ко Льву, осторожно обнимая за талию под бандажом, и искренне сказал:
— Мне так хорошо с тобой.
— Ого, вот это новости…
Слава пропустил мимо ушей эту попытку удивиться, добавил:
— Как будто я уже дома. Даже в этой дурацкой больнице мне с тобой, как дома.
И тогда Лев, прижавшись щекой к его волосам, сказал:
— Мне с тобой тоже.
Лев [89]
Его выписали в день рождения младшего сына. Ваня скакал кругами по квартире и говорил, что подарок лучше придумать было нельзя, но когда увидел в гараже барабанную установку, его мнение изменилось: папина выписка тут же заняла второе место в списке подарков. Лев не без гордости думал о том, как впервые смог почувствовать и предугадать, что будет важно для такого непонятного и громкого Вани.
— Когда мы были на Байкале, он играл на барабанах вместе с каким-то наркоманом, — этими Лев объяснял Славе своё предложение подарить установку.
Тот изогнул бровь:
— Это ты так Мики называешь?
— Не, — Лев мотнул головой. — С другим. С незнакомым.
— Даже не знаю, что меня смущает больше…
На Ванином празднике Лев чувствовал себя королем торжества, все вокруг него суетились, поднося еду и напитки: стоило Льву бросить взгляд на что-нибудь на столе, как кто-то из троих незамедлительно подрывался и протягивал это ему. В дополнение, Слава отгонял от него детей, как назойливых мух: — Ваня, не виси на папе, — звучало каждые пятнадцать минут. — Ему больно.
Льву не было больно — он уже давно перестал чувствовать всякую боль за грудиной, а потому считал, что бандажом его мучают из вредности, — но быть особенным в семье казалось приятным, поэтому он не возражал: больно так больно. Но ещё, конечно, думал между делом: раньше Ваня на нём не висел. Ваня вообще к нему редко подходил, а теперь…
А теперь, едва наступил вечер, сын аккуратно постучал в спальню:
— Можно?
Лев вздрогнул от неожиданности: неспроста самый шумный из их детей так тихонько прокрадывается в спальню. Слава и Мики на кухне мыли посуду после праздника, и Лев понял, что время выбрано не случайно: Ваня хотел остаться с ним один на один.
— Можно, — выговорил он.
Тот протопал в комнату, сел рядом с ним на кровать. Заметив, как он накручивает на палец подол футболки, Лев ощутил неприятное осознание: дело серьёзное.
— Папа… — начал Ваня, стараясь держаться серьёзно, но подбородок дрогнул, и в следующую же секунду полились слёзы. — Папа, таэвочкамняылылы…
Ни слова не разобрал. Хотел наклониться, чтобы обнять, но ребра напомнили о себе тупой болью и, закашлявшись, Лев выпрямился, как по струнке. Пришлось положить ладонь на плечо сына — выглядело это весьма чопорно, — и спросить:
— Что случилось?
Хотелось звучать ласковей, да рука на плече как будто обязывала к серьезному тону.
Ваня, судорожно вдыхая, проговорил:
— Девочка… Нина… Она…
Льву заранее стало неловко, захотелось ответить: «Слушай, девочки — это не ко мне» и замять ещё не начавшийся разговор. Но к кому тогда он пойдет с такой темой? Кажется, в этой семье все по части: «Девочки — это не ко мне».
— Так, — кивнул Лев, помогая Ване продолжать. — И что она?
— Она меня не поздравила! — наконец выговорил он. — Она со мной общаться не хочет! Я у неё в черном списке везде!
Лев закатил глаза: навыдумывали черных списков, живя в соседних домах. Попробовала бы она его в черный список кинуть, он бы к ней на следующий день с битой пришел. Наверное. Он не был уверен, потому что она девушка, но будь она парнем…