Слава не смог сдержать улыбки.
— Круто, — проговорил он, хотя не был уверен, что именно такого ответа ждёт Лев. — Ты… познавал себя.
— Всё, пойдем домой, — попросил он, уводя Славу за рукав из-под крыльца медицинского центра.
Они пошли рядом, и Слава, гадая, как помочь Льву пережить эту откровенность (которую он наверняка мысленно называл «ужасной»), сказал:
— А я в подростковом возрасте стыдился, что, когда дрочу, думаю о парнях, и поэтому натирал руки перцем, чтобы не дрочить и… не думать, — с печалью добавил: — Правда, всё равно думал, даже если ничего не делал…
— Боже… — проговорил Лев. — Мы росли в какое-то конченое время.
— Мне кажется, здесь это не «время». Здесь это просто… правила жизни.
Лев положил руку на Славины плечи, обнимая, и тёплое дыхание коснулось густых волос:
— Мы уедем. Я тебе обещаю.
Лев [91]
Он занимался настоящим-пренастоящим извращением, которого не позволял себе никогда, которое обходило его стороной, даже когда он был ребёнком и делал поделки в школе, которое даже хуже, чем писать стихи, и, возможно, даже хуже, чем быть пассивным геем — но это дискусионный вопрос, — в общем, он украшал… коробочку. Даже не коробку. Коробочку. Небольшую, где-то вполовину от обувной, квадратную, с плотной крышкой — он специально заказал её на маркетплейсе, и теперь рисовал сердечки блестящими маркерами по бурому картону. Маркеры тоже заказал на маркетплейсе. Можно было бы сразу заказать красивую коробку, но Лев подумал: как-то не от души. Странные, конечно, у него мысли, но всему виной терапия.
Он складывал в коробку свои стихи. Перелистывал старый блокнот, лучшие из творений аккуратно вырывал и отправлял в коробку, другие же окидывал критическим взглядом и удерживался от порыва вырвать, скомкать и забыть. Нет. Нет! А вдруг кто-нибудь из детей прославится, и потом каждый артефакт их жизни будет стоить миллионы? Нельзя исключать такой вероятности, когда оба ребёнка — гении.
Конечно, в коробку отправилось стихотворение про мальчика, который морщил нос (очень забавно), и все посторонние звуки куда-то исчезали, и было странно. И про парня в джинсах с дыркой на коленке. И про человека, которого он никогда не встречал, но искал везде-везде в жадном желании найти.
А ещё — он долго думал, делать это или нет, — спрятал в самом низу листок, не вошедший в блокнот-сборник из змеиной кожи. Последнее из написанных стихотворений, родившееся то ли в пьяном бреду, то ли в сильной тоске (или в смеси из двух этих состояний). Он хранил его между книг в съёмной квартире, а теперь, когда сдал ключи арендодатильнице, сомневался: выкинуть или оставить.
Оставил.
Коробку он обвязал красной лентой, сверху прилепил бант и с сомнением оценил чудеса рукоделия: криво, сердечки размазались, но… сойдёт. Вечером, вручая её Славе, он так и сказал:
— Не суди строго, это первый подарок, который я делал своими руками и… — он смутился, но договорил фразу: — и своим сердцем.
Слава был покорен: заулыбался, заволновался, и, принимая коробку в руки, едва её не выронил.
— Извини, — тут же сказал он. — Я просто… — он поджал губы, и Льву показалось, что в глазах промелькнули слёзы. — Это просто какой-то новый ты.
— Ну не плачь, — попросил он. — Если тебя это расстраивает, я могу стать прежним.
Выражение трогательной радости на Славином лице сменилось скепсисом: ага, щас. Он прошел к кровати, осторожно опуская коробку на постель, и сел перед ней, как перед священной реликвией: не дышать и руками не трогать.
В квартире было тихо. Вечером они отпраздновали Славин день рождения с детьми, на котором Лев держался особняком и всех уверял, что решил в этом году ничего не дарить, потому что он и сам — замечательный подарок. «Так Ваня говорил», — напоминал Лев, но Ваня уже потерял часть былого энтузиазма: «Даже не знаю…». Только когда дети разошлись по кроватям, Лев завёл Славу в комнату, как в сакральное место — за руку, бесшумно, переговариваясь шепотом, — и вытащил из комода припрятанную коробку.
Теперь Слава смотрел на неё блестящими глазами, не решаясь открыть.
— Ну давай, — нетерпеливо проговорил Лев. — Раньше сядем, раньше…
— Тебе неловко? — с пониманием спросил Слава.
— Да, — честно признался Лев. — Я раньше… Ну… Я только Мики показывал, но он в ответ показал своё, и это было не так сложно.
— Хочешь, я тоже что-нибудь покажу?
Лев фыркнул:
— Да что я у тебя не видел?
Он имел в виду, что Слава никогда не прятал от него свои работы, а тот обольстительно улыбнулся и одним движением развязал ленту. Сердце ухнуло вниз, Лев положил ладони на колени и сжал.