Это умерщвляло большинство бесед о воспитании Мики ещё в зачатке.
«Ты его ударил. Это ужасно. Нельзя бить детей»
«Напомнить, что сделал ты?!»
Слава не знал, что говорить после такого напоминания. И не говорил ничего, позволяя насилию случаться.
Теперь он сообщил Мики: «Я переживал за тебя», как бы имея в виду: «Так, как переживаем друг за друга только мы с тобой», и Мики, хотя он не помнил того самого дня, когда почувствовал связь, ответил:
- Всё хорошо, пап. Правда. Я в безопасности.
И Слава успокоился, поверив.
Они пожелали Мики спокойной ночи и отключили вызов. Лев, снисходительно глянув на Славу, взял стакан из его рук (тот настолько судорожно его сжимал, что пришлось отцеплять по одному пальцу) и проговорил:
- Вот почему в доме нужно правило: не говорить о детях.
- Извини, - негромко ответил Слава. – Но это было важно.
- Допустим, - кивнул Лев, хотя чувствовалось, что эти звонки он считал скорее лишними, чем важными. – Хочешь продолжить?
Слава, устало потерев виски, покачал головой:
- Не знаю, я… я сбился. Может, позже.
- Хорошо.
Они стояли посреди комнаты, не глядя друг на друга: словно опять что-то сломалось. Чувствуя вину за неслучившийся секс, Слава предложил, лишь бы что-то предложить:
- Может, чаю?
Лев вздохнул:
- Давай.
На самом деле, Славе хотелось бы предложить другое.
Можем, вернемся на четырнадцать лет назад, когда мы пили чай на кухне и разговаривали по ночам, боясь даже касаться друг друга, зато воздух вокруг нас был наэлектризован сексом и страстью, и мы умели заниматься любовью, не занимаясь ею вообще? Может, ещё раз так попробуем?
Пока на кухне закипал электрический чайник, они сели за деревянный стол в столовой. Слава, глянув на Льва, попросил:
- Расскажи что-нибудь.
Лев, глянув на Славу, спросил:
- Ты чего?
Почти 15 лет. Лев [11]
Не так он себе представлял эту ночь.
Перед тем, как сделать чай, Слава закатал рукава рубашки, обнажая изящные запястья и предплечья. Когда он брал в руки чайник, на правой руке пробивались выпуклые вены – Лев наблюдал за ними, задержав дыхание, мысленно называя: передняя, срединная, латеральная…
Когда он тянулся за пачкой чая на дальней полке, рубашка, уже выбившаяся из-за пояса, подтягивалась следом за ним, и Лев видел тоненькую полоску кожи. Как и четырнадцать лет назад, его бросало в жар от этого зрелища: он уже не мог вспомнить, когда прикасался к Славиному телу последний раз.
Поэтому, когда Слава, устроившись напротив, сказал: «Расскажи что-нибудь», Лев не понял, как это возможно – завязать диалог на пике возбуждения. В его голове они продолжали срывать друг с друга одежду по пути к кровати. Его мысли продолжали их прерванные действия. Ему было странно, что откуда-то появились эта столовая, этот деревянный стол между ними, закипающая в чайнике вода.
- Лучше ты расскажи, - охрипшим голосом ответил он, не в силах сказать ничего другого.
- О чём хочешь послушать?
Лев спросил то, что интересовало его на самом деле:
- Почему ты не захотел продолжить?
- Потому что мне стало плохо, - незамедлительно ответил Слава.
- Но потом тебе стало лучше. Почему мы не продолжили?
- Потому что за минуту до того, как мне стало лучше, мне было плохо.
Льва стали раздражать его ироничные ответы, словно он смеется.
- И сколько должно было пройти минут в твоём улучшенном состоянии, чтобы мы продолжили?
Слава, прищурившись, спросил:
- Что ты делаешь?
- Что? – не понял Лев.
- Ты пытаешься убедить меня заняться с тобой сексом? – уточнил Слава. – Убедить захотеть этого?
- Вообще-то я просто задавал вопросы. Как я могу в чём-то убедить тебя, задавая вопросы?
- Я чувствую давление.
Лев фыркнул:
- Ну да, как обычно…
Чайник, щелкнув, отключился, но Слава не поспешил разлить воду по кружкам. Он, странно разглядывая Льва (тот чувствовал этот взгляд, хотя сам смотрел в сторону), предложил:
- Хочешь, завершим то, что начали?
Лев посмотрел ему в лицо. Слава ждал ответа со смесью нетерпения, любопытства… и чего-то ещё, неуловимого, но не сулящего хороших последствий. Сглотнув, Лев уточнил:
- Правильный ответ: «нет»?