Когда зрители мейкап-туториала начали расходиться, Слава услышал неожиданный вопрос:
- Ты говоришь по-русски, да?
Он повернул голову к вопрошающему (который, к слову, вопрошал на идеальном русском языке). Слева стоял парень, Слава уже видел его раньше: когда играли в «Диксит», он сидел по диагонали, и они пару раз ловили взгляды друг друга. У парня были светло-голубые глаза, очень выразительные, и Славу каждый раз передёргивало, когда он с ними встречался.
Слава поднялся ему навстречу.
- Да, я из Новосибирска, - ответил он, улыбнувшись.
- Значит, угадал, - удовлетворенно кивнул парень. – Узнал знакомый акцент, да и имя... В общем, я из Витебска.
Слава опустил взгляд, прочитал бейджик: «Max, he / his».
- Это в Беларуси, - уточнил он.
Слава засмеялся:
- Я знаю.
Макс тоже засмеялся:
- Прости, я привык, что здесь считают, что Россия и Беларусь – это одно и то же.
Похихикав, они замолчали, что надо было понимать как: «Этот диалог достиг пика неловкости, теперь можем разойтись в разные стороны», но Макс сказал:
- Тебе правда очень идёт. Мне нравится макияж на смуглой коже, на моём лице такие цвета теряются.
Макс был фарфорово-бледным голубоглазым брюнетом – с аристократичной, готической внешностью. От тонких, изящных черт лица отдавало холодной ощетиненностью, но, когда он улыбался, это впечатление неожиданно пропадало, и парень становился приветливо-простодушным. Когда Макс посмотрел в сторону, Слава разглядел заметную горбинку на носу и удивился. Он ожидал от подобной внешности строго прямых линий, и, скорее всего, таковы и были задуманы природой: горбинка выглядела искусственной, словно нос, некогда сломанный, неправильно сросся. Именно этот недостаток сделал внешность Макса интересной: вырвал из однотипного ряда глянцевых красавчиков и добавил человечности.
«Надеюсь, нос пострадал не в драке», - подумал Слава.
- Тебе бы пошли тёмные оттенки.
- Да? – заинтересовался Макс. – Ты разбираешься?
- Ну так, - Слава скромно пожал плечами. – Я художник.
- Я архитектор. Кое-что умею, но сочетание цветов – это не моё.
Слава оглядел его внешний вид: серый свитшот на размер больше, чем нужно, тёмные джинсы, белые кроссовки. После того, как Славу накрасили, на звание: «Самый обычный наряд в этой комнате» определенно претендовал Макс.
- Нормально сочетаешь, - утешил он.
«Главное, что не носишь белые рубашки».
Макс рассмеялся, потому что, видимо, прекрасно понимал, насколько «обычен» для такой необычной обстановки.
- Хочешь во что-нибудь сыграем? – предложил он.
- Вдвоём?
- Да. Там есть игры для двоих.
Расположившись за небольшим столиком, они сыграли несколько партий во «Взрывных котят», две в «Элиас» и одну в «Уно». К шести вечера Слава понял, что пора уходить, иначе дети начнут нервничать из-за его долгого отсутствия (и, если он не даст Ване таблетки перед ужином, второй папа-врач об этом даже не вспомнит).
- Мне пора, - с печалью в голосе сообщил он Максу.
Уходить не хотелось – он впервые за столько лет чувствовал себя комфортно, безопасно и расслабленно одновременно.
- Могу пройти с тобой, - предложил Макс.
- Хорошо. Только я щас, - Слава показал на лицо, - отмоюсь…
- Зачем? – не понял Макс. – Здесь не Россия, на улице не изобьют.
- Я понимаю, просто…
Он был в шоке от того, что собирается сказать, но сказал:
- Моему мужу это не понравится.
Хуже того, что он произнёс эту фразу вслух, была только её абсолютная правдивость.
- Серьёзно? – удивился Макс.
- Да, он всё это… не любит. И будет спрашивать, где я это сделал… и опять будет конфликт.
Слава прекрасно понимал, как он звучит: как загнанная жертва, во всём подчиняющаяся мужу-тирану – раньше он о таких только слышал, а теперь что – сам таким стал?
- Всё это странно, - проговорил Макс.
- Я знаю, - выдохнул Слава, чувствуя себя липким от стыда.
Ему хотелось объяснить Максу, что, на самом деле, он не такой. Ну, он же правда не такой! Он всегда превыше всего ценил свободу: действий, мнений, самовыражений, он хорошо чувствовал границы, он чутко реагировал на любое давление, он умел говорить о чувствах, вот только теперь он идёт в туалет, чтобы смыть макияж, и не знает, как объяснить постороннему человеку, почему это важно сделать, не знает, как признаться, что ему страшно возвращаться домой. Да как он вообще умудрился влипнуть в это дерьмо?
За дверью с табличкой с раздвоенным человечком (одна его половина была в штанах, а другая – в юбке), Слава метнулся к раковине, открыл кран и плеснул на лицо холодной водой. Он посмотрел на себя в зеркало: лиловые тени, смешиваясь с черной подводкой, текли по его щекам, как кровавые слёзы. Слава редко плакал.