Поморщившись, Лев снова повернулся к Максу:
- Он же манерный.
Макс, улыбнувшись одними уголками губ, произнёс:
- Но ты тоже…
Лев опешил. Ничего оскорбительней в свой адрес он ещё не слышал. Ладно, пускай ему говорили, что он «педик», «голубой», «насильник», «психопат» — это хотя бы было правдой. Ну, не прям правдой, но имело под собой какие-то основания. Но манерный?..
Прочитав негодование во взгляде Льва, Макс пояснил:
- Ты чуть-чуть манерный. Слегка тянешь «а» в некоторых словах, например, «кра-а-ашенные». И ещё микродвижения мимики…
Слава, вернувшись со стаканчиком воды, поинтересовался:
- О чём речь?
Лев, вскользь глянув на мужа, процедил:
- Твой друг назвал меня манерным.
- Но это же не что-то плохое, - принялся оправдываться Макс. – Просто особенности речи и движений…
- У меня нет таких особенностей, - оборвал его Лев.
Макс продолжал:
- Вот, «особенностей», - Макс, по всей видимости, повторил манеру Льва разговаривать. Получилось и вправду несколько странно, с придыханием, но Лев был уверен, что говорит не так. - Ты будто делаешь несколько ударений в слове.
Слава закатил глаза:
- О господи, зачем ты ему рассказал…
Лев возмутился:
- Хочешь сказать, это правда?
Вместо «да» или нет» парни почти хором ответили:
- Ну, это же не плохо!
- Ясно, - растерянно произнес Лев и перевёл взгляд на Славу. – А ты манерный?
Тот, отпив водички, пожал плечами.
- Не знаю. Мне всё равно.
- Скажи «крашеный».
- Крашеный.
Лев цыкнул:
- Не манерный.
До конца этой странной гейско-трансовой встречи он внутренне отслеживал, как произносит слова, и старался говорить быстро, коротко, емко, не растягивая гласные и не добавляя ненужного интонирования. По всей видимости, нужное интонирование тоже пропало, потому что в какой-то момент Слава, подойдя к нему сзади, обнял за плечи и, чмокнув в щеку, рассмеялся и попросил: - Расслабься уже. Какая вообще разница?
Лев сделал ровно наоборот: напрягся. Этот жест, такой теплый, такой интимный, показался ему вырванным из какой-то другой жизни: будто посреди фильма ужаса неожиданно вставили кадр из романтической мелодрамы.
Он прижался к Славе, ловя момент: нужно успеть прочувствовать от этого объятия всё, пока тот не вспомнил, что они находятся в самой долгой, самой холодной ссоре в их отношениях, и не отпрянул.
Ощутив, как Славины руки медленно покидают его плечи, Лев хотел было в отчаянии обернуться, остановить Славу поцелуем, заставить его замереть на месте.
Но вокруг были люди. И он не решился.
Почти 15 лет. Слава [16]
Он купил тональные средства, пудру, палетку теней, карандаш для подводки глаз, блеск для губ. Купил косметическое зеркало, набор пушистых кистей, аппликаторы, спонжи. Купил кроп-топ, рубашку с крупными цветами, штаны-алладины из женского отдела. Купил прежнего себя. Сходил на маникюр. Побрил ноги.
Удивительно, из каких мелочей складывается человек. Слава никогда бы не подумал, сколько власти над телом возвращают бритые ноги. Последний раз он брил их во времена, которые уже и помнит-то с трудом, в чудесную эпоху «до всего плохого». Перестал, потому что Лев попросил перестать. Сказал: «Если бы мне нравилось такое, я бы занимался сексом с женщинами». Они немного повздорили, но ноги он больше не брил, посчитав доводы Льва логичными: «Мы же занимаемся сексом друг с другом. Значит, твоё тело должно нравиться мне, а моё – тебе». Только почему-то Славе его тело нравилось безусловно, а вкусам Льва приходилось то и дело соответствовать: не брить ноги, качаться, вытаскивать пирсинг из ушей. «Раз уж ты решил, что меня трахаешь, так хотя бы соответствуй».
Когда пришлось отказаться от лака для ногтей и женской одежды («Представь, если тебя увидят в таком виде органы опеки или учителя» - говорил Лев), Слава думал, что это ерундовая цена за право воспитывать Мики. Только теперь он понимал, каким все эти годы был подавленным, затерявшимся в мешковатых толстовках и однотонных цветах.
Он наконец-то возвращал контроль над своим телом: над тем, что с ним делать, и над тем, что на нём носить.
Сначала Слава был робок в своих порывах: красился, только если собирался в комьюнити-центр. Лев, наблюдая за этим, однажды спросил, для кого он так старается, Слава ответил: «Для себя» и стал краситься каждый день, куда бы он ни шёл (и даже если вообще никуда не шёл).
Минутная нежность, подавшись которой Слава обнял и чмокнул Льва в коммьюнити-центре, исчезла без следа, как только они вернулись домой. Там, в центре, в надуманном стеснении собственных интонаций, Лев как будто бы вернулся в самого себя – в того дурашливого, забавного парня, который подошёл к Славе в гей-клубе. В последнее время не было дня, когда Слава не вспоминал своего Лёву: того Лёву, право на которого у него было меньше суток – пока не вернулся Лев, навсегда запретив к себе нежные обращения.