Теперь уже всё казалось ничего не стоящим: и музыка, и весь вчерашний разговор, и обидчики из футбольной команды. То, что вчера казалось проблемой, в которой нужно разобраться, сегодня превратилось в события будто бы из другой жизни.
А вот секунды до у Льва не было. Были только секунды во время.
Лев десять лет проработал в отделении реанимации и интенсивной терапии в областной больнице. За эти десять лет он проводил сердечно-легочную реанимацию ребёнку лишь однажды: восьмилетняя девочка потеряла сознание в коридоре. Она была посетительницей, вместе с мамой приехала к бабушке. Детское отделение реанимации находилось в другом корпусе, девочку отвезли в ближайшее – на этаж выше.
Тогда он не нервничал, действовал по протоколу, завел сердце с помощью дефибриллятора. Это могла быть «внезапная кардиальная смерть», но девочка продолжила жить. Позже оказалось, что у неё аномальное строение сердца – синдром Вольфа-Паркинсона-Уайта, но это уже его не касалось и после он о девочке не вспоминал.
А оказавшись на поле перед Ваней – вспомнил. Главным образом потому, что вся его врачебная уверенность куда-то улетучилась, он нервозно соображал, что ему делать: он же ничего не умеет, он никогда не делал таких манипуляций с людьми. И это правда: таких – на траве, вместо реанимационной палаты, руками, вместо дефибриллятора – не делал ни с кем, кроме манекенов в учебных комнатах университета.
Он копался в собственной памяти:
Непрямой массаж сердца ребёнку – одной или двумя руками? Если двумя – я его не сломаю? А вдруг одной будет недостаточно, и он не выживет? Сколько нажатий? Взрослому – 100-200. А ребёнку? Вдруг будет слишком много? А если меньше, будет слишком мало…
Сомнения возникали одно за другим, но он уже действовал: как думал, как вспоминал, как чувствовал. Через его руки прошли тысячи пациентов, но теперь, когда на траве лежал самый важный в его жизни, десятилетний опыт и натренированная нервная система пошли к черту, оставив его один на один с растерянностью.
Потом, когда он приедет в больницу, врачи скажут ему, что он вообще-то молодец. Что если бы не Лев, Ваня мог бы и не продержаться эти несколько минут до приезда скорой – они бы его просто не завели. Он понимал: в этом есть правда. Массаж редко восстанавливает сердечную деятельность, но он разгоняет кровь к мозгу и сердцу, отодвигая процесс омертвения тканей. Может быть, он и правда сделал многое.
Но он сделал недостаточно.
Девочка, которую он спас пять лет назад, перенесла клиническую смерть, открыла глаза в тот же день и спросила, где мама. А его сын не открыл глаза, он впал в кому. И Лев не мог думать о том, что сделал достаточно для того, чтоб Ваня не умер. Так не бывает: он не может позволить себя быть достаточным в таком мизере, ему нужно быть достаточным для того, чтобы Ваня жил, и не вегетативно, а по-настоящему: открывал глаза и спрашивал, где Слава.
Льву думалось, что, если бы так и было, Ваня обязательно бы спросил про Славу. Не про него.
Он приехал в больницу вечером – для того, чтобы забрать Славу, но когда позвонил ему с парковки, тот спросил:
- Ты что, даже не зайдешь?
Было ясно, какой ответ считается неправильным. Поэтому сказал:
- Сейчас поднимусь.
Пока он шагал до главного входа, то думал, что дело в Ване – он не хочет идти, потому что не хочет его таким видеть. Но когда он прошел через раздвижные двери, стало ясно: дело в больнице. Он не хотел видеть больницу.
Не хотел проходить через двери реанимации – почти такие же, как в областной больнице – и не хотел бесконечно сравнивать одно с другим: как было в России и как всё устроено здесь. Не хотел видеть людей, у которых есть право носить белые халаты, и постоянно вспоминать, что у него такого права нет. В конце концов, ему было обидно, даже оскорбительно, что какой-то доктор Тонг разговаривает с ним тоном, словно Лев несмышленый ребёнок: упрощает, объясняет, смягчает информацию. Лев десятки раз повторил: «Я врач», а тот: «Да-да, конечно…», и опять: «…если удар пришёлся на височную долю, а там у нас находится зона слуха…». Лев кипел, ему хотелось заорать на него: «Я знаю! Я знаю! Я знаю!!! Заткнись, сраный китаец!».
Когда он ушёл, Лев повернулся к Славе:
- Он держит меня за идиота что ли?
- Забей.
- Он разговаривает со мной, как…
- Это сейчас неважно, - перебил Слава. – Побудь с Ваней.
Он сел на скамейку в коридоре, и Лев удивился: