Пока меня лупили, я думал о том, как сильно ненавижу футбол. Хотя, не сказать, что другой спорт я люблю больше.
А вот и первое сломанное ребро, подумал я, услышав глухой хруст в боку. Знаете, о чем я подумал в самом конце? Перед тем как очнуться в больнице? У меня больше нет никаких интересов, я ничего не делаю, но даже теперь я ненавижу футбол, а что же из себя представляют те ребята, которые болеют за какой-нибудь футбольный клуб?
А потом я очнулся.
Толстый усатый врач сказал, что я пролежал в коме целых четыре дня.
— Ого, — говорю.
— Вы понимаете, что вы могли умереть?
— Нет.
— Как, нет?
— Вы спросили, я ответил. Ответил честно.
Он что-то еще побормотал и сказал, чтоб я отдыхал. И вышел.
Я лежал в мягкой постели и думал над тем, что мне сказал этот толстяк. Я мог умереть. Я никогда не боялся смерти, потому что смерть была слишком далеко. Она находилась в другой стране, даже в другой вселенной. Оттуда она казалось не страшной, а смешной. Но теперь. Она подбирается все ближе, едет автостопом. И уже она не в другой вселенной, даже не в другой стране, она рядом, где-то в городе.
Наверное, именно тогда мне в голову и пришла эта идея. Уже через несколько дней я вернулся домой, все еще захваченный намертво той идеей.
Я высыпал все рукописи, все листки, салфетки на кровать. Получилась большая куча, потом я принялся их сортировать. Затем я отыскал тот роман.
Тот самый роман, который Чайка так и не закончил. Наверное, он просто не хотел ставить точку. А я поставлю. Я копался во всех этих бумагах всю ночь, пока не отрубился и не уснул прямо там.
На барахолке я нашел старую печатную машинку, которая обошлась мне дешевле пачки сигарет, и принялся переписывать тот самый роман. Сколько во мне было запала, нельзя передать, что я чувствовал, когда писал это. Я хотел дать вторую жизнь этим рукописям.
Я работал несколько ночей подряд, выкуривая сигарету за сигаретой, выпивая стакан за стаканом. В тексте было несколько пустых мест, которые я сам удачно — как кажется мне — заполнил. Я отыскал несколько вариантов концовки и выбрал самую лучшую, как показалось мне. И самую отравительную, как показалось бы главному герою этой книги. Я очень старался, чтобы не напартачить.
А потом я поставил ту точку, которую не смог поставить Чайка. И чуть не разревелся, как ребенок.
Почти сорок.
Мне очень тебя не хватает, чувак, очень.
Я подписал рукопись именем Артура Гордона Пима, достал одну сигарету и закурил, стряхивая пепел на последнюю страницу.
Странное ощущение, ради него стоит стать писателем.
В городе не так уж много издательств, специализирующихся на художественной литературе. Я обошел все и везде оставил роман «Холодный плен» Артура Гордона Пима. Я назвал книгу именно так, потому что помнил первый «Холодный плен » и помнил, как радовался Чайка, дописав этот рассказ .
Я стал ждать.
Долго.
Я скуривал две пачки красного «Винстона» в день и чувствовал себя своим отцом. Но мама не кричала. И это не совсем хорошо.
Но это не дешевый фильм с кучей штампов и банальными поворотами, это жизнь. Настоящая жизнь. И здесь никогда не бывает так, как хочется тебе. И все становится только хуже. Многие издатели клюнули на то, что Чайка был инвалидом, но сама книга никого особо не привлекла. Одни говорили, что план у них уже составлен на год вперед, другие говорили, что этот роман – не формат и все такое.
Я слушал этого дегенерата, стиснув зубы, и умоляя себя не сорваться.
— Понимаете, — говорит эта жирная офисная крыса, — это не то, что нам нужно, понимаете?
— Нет.
— Такое никто читать не будет. Вот принесите нам хороший детектив или боевик. А какой нам смысл печатать такое, себе же в убыт?
Мне хотелось вырвать каждый его зуб, сломать каждый палец и выпотрошить этого мерзкого мудака, но я просто вышел, не зная куда идти.
Чем сильнее я напивался, тем реальней воспринимал все происходящее. И это так хлопнуло меня об реальность, что я оглох. Напрочь.
Почти сорок лет? Не может такого быть.
И в самом деле, за сорок лет можно мир с ног на голову перевернуть. Но мне уже почти сорок, а мир стоит, как и стоял. Значит, я что-то делаю неверно.
Неверно? Ты вообще ничего не делаешь.
Ну и что? А что мне делать?
Устройся на работу и просто живи.
Зачем?
Я не знаю. Может, подумаешь над этим?
Нет.
Пожалуйста.
— Водки, — говорю я бармену. Не помню, как его зовут, то ли Антон, то ли Андрей. Но он здоровский тип.