За всё время, я подсчитал, свет включался и выключался целых семнадцать раз. Думаю, промежуток между включением и выключением составлял часов 6, если не больше. А может и больше, не уверен. Все это говорит о том, что сижу я здесь уже довольно долго, а я всё ещё не сошел с ума. Я рассмеялся, подумав, что эта мысль выглядела бы смешнее, если бы я действительно был в психушке. Я хотел там быть. Хотел быть где угодно, лишь бы не здесь.
Эта игрушка была для меня не просто игрушкой. Она стала чем-то особенным и родным. Я просыпался каждую ночь, чтобы покормить своего питомца, брал его с собой в школу и носил, когда шёл гулять. И уже через неделю никто не видел бы меня без этой штуки. Ну то есть она все время была у меня в руках. Несколько раз у меня её отбирали на уроках, но потом я её возвращал, трясясь, не умер ли мой друг там. Нельзя сказать, что эта штука заменила мне отца, это было бы глупо. Нет, но тамагочи стал единственным звеном, связывающим меня с ним. Это приятное чувство. И вы даже представить себе не можете, что я чувствовал, когда однажды не обнаружил тамагочи в своем кармане. Я облазил полгорода, но ничего не нашел. Питомцу моему теперь придется не сладко, подумал я тогда и расплакался, словно получил оплеуху от своего отца.
Я мало спал. А может, и очень много. Не знаю. Время исчезало, когда выключался свет. А его уже не было очень давно. И я уже начал переживать, не сошел ли я с ума окончательно? Наверное, сошел. Уже не слишком важно.
И в какой-то момент перед глазами встала ещё одна картинка, которая, возможно, даже и была воспоминанием, но я не знал. Там была женщина и ребёнок, скорее всего, её сын. Женщина была красивой, хоть и немолодой. Она держала в руках пакет и протягивала его сыну, при этом что-то говоря. Он обрадовался. Почему-то их лица казались мне очень знакомыми, может, даже родными. Картинка стояла перед глазами очень долго, может, думая, что я вот-вот что-то вспомню, но нет. Ничего. А потом всё исчезло и мне даже не удалось припомнить лица этой женщины. Лицо мальчика в памяти осталось. Он был красивым. И, похоже, был искренне рад подарку. И, знаете, я больше всего на свете сейчас хотел бы узнать, что было внутри.
« Пожалуй, если понимаешь, что ты сумасшедший, значит, ты еще не до конца сошел с ума.»
Люди никогда не живут по-настоящему. А когда они умирают, не живут еще больше.
Сейчас я могу с полной уверенностью сказать, что стал первым человеком, который научился жить. Все началось с того, что мне на голову упал кирпич. Здоровенный, как скала и тяжелый, как слон. Черт его знает, почему я решил идти через эти дворы, где полно полуразваленных зданий. Ходил себе нормально - нет, нужно было найти и встретить свое несчастье. Но несчастьем оно было совсем недолго, какой-то короткий миг, когда было больно. Ведь именно этот случай и научил меня жить.
Так вот, говорю, ибо именно этот случай и научил меня жить. Иду я, значит, домой и вдруг понимаю, что мне на голову летит огромный кирпич. Я бы увернулся, но я слишком ленивый, чтобы уворачиваться от всяких кирпичей, помню только, как хрустнул мой череп. На этом все.
По идее я должен был бы очнуться или умереть, но ни того, ни другого не происходило.
Здесь — где я сейчас — лучше. Тут людям на голову не падают кирпичи, потому что нет ни людей, ни кирпичей. Но об этом чуть позже.
Хочу кое-кого разочаровать, но ангелов здесь тоже нет. О них тут никто никогда не слышал. Но это не особо важно. То, что я могу об этом говорить, да и говорить вообще — необыкновенное чудо. Вернее результат моего труда, который продолжался не менее шестнадцати миллиардов лет. Не знаю, может это продолжалось и больше, а может и секунду, не разобрать. Да и это не слишком важно. Когда тот кирпич упал мне на голову, я просто оказался здесь, мгновенно. Я не мог удивиться и понять тогда тоже ничего не мог. Но мне было плевать, потому что, как я понял теперь, меня тогда даже и не существовало. Это сейчас я могу все описать, потому что заново научился это делать.
Так вот, место, куда я попал, состояло из ничего. Единственное, что здесь было — два треугольника и тонкая нить между ними. Сначала они не были треугольниками, потому что слова "треугольник" тогда еще не было, слова "слово" не существовало также.