— Бить их надо, — произносит он, не разжимая зубов. — Мочить с утра до вечера, всех без разбору и всюду, где бы они ни были. Размазывать, месить, резать, рвать, чтобы ни одного на земле не осталось. Всех, под корень…
Ольга замирает посреди комнаты, с испугом смотрит на Сергея.
— Что с тобой? — спрашивает.
— Ничего. Со мной как раз ничего.
— Ты очень изменился.
— Тебе так кажется. Я таким был всегда. Но теперь пришло время, когда надо действовать.
— А жить когда, Сережа? — тихо спрашивает она. — Когда растить детей, сажать сады, строить дома, любить? Если ты будешь только рвать и резать, разве у меня будет нормальная жизнь?
— Подождешь! — зло отвечает он. — Ты эгоистка. Ты думаешь только о своем благополучии. А на страну тебе наплевать!
Она хочет выйти из комнаты, чтобы прекратить этот ужасный разговор, но не выдерживает, оборачивается:
— Да! Я эгоистка! И мне наплевать на страну. Она как-нибудь без меня справится. А вот мой ребенок без моей заботы и любви вырастет обделенным. И я без твоей любви быстро постарею, высохну и стану злой и склочной старухой. И мы даже оглянуться не успеем, как жизнь кончится…
Не сдержав слез, она быстро выходит из комнаты.
Потом они долго не разговаривают. Сергей лежит на диване и делает вид, что смотрит телевизор. Ольга ходит по комнате, поливает цветы, вытирает пыль, переставляет с места на место предметы. Она не может даже минуту провести без движения. Ей кажется, что если она сядет в кресло и замрет, то у нее разорвется сердце.
За окнами сумрачно. День будто обгрызен со всех сторон. Не день, а калека: солнца нет, голубого неба нет, лишь мрачные тучи. Ольга незаметно относит в прихожую сумку с продуктами. Сергей замечает, что она куда-то собирается.
— Ты куда? — спрашивает он.
— По делам, — уклончиво отвечает Ольга, надевая колючий свитер с высоким воротником.
— А конкретнее можно?
— Я ответила тебе конкретно, — холодно отвечает Ольга.
— Мне кажется, раньше ты была со мной более откровенной, — замечает Сергей.
— Раньше… — как эхо повторяет Ольга, подходит к окну, за которым раскачиваются под порывами ветра голые деревья и катится по безлюдному двору ржавое погнутое ведро без дна. — Раньше много чего было…
«Одна у меня беда», — мысленно повторяет она.
Она выходит в прихожую, останавливается у вешалки и некоторое время стоит неподвижно, прислушиваясь, как мама гремит на кухне посудой. Потом берет стул, приставляет к книжному стеллажу, тянется к самой верхней полке, где стоит потертый, выцветший строй классики: «Война и мир», «Преступление и наказание», «Дом с мезонином»… Теперь Ольга торопится. Она снимает несколько книг, просовывает в брешь руку и достает тяжелый газетный сверток, пронзительно пахнущий оружейной смазкой.
В полупустой электричке ей холодно и одиноко. Она смотрит в окно, за которым проносятся унылые голые поля с пожухлой травой, темные пятна лесов и бесконечные столбы электропередачи. Они напоминают дирижерскую палочку, и с каждым взмахом жизнь как бы проигрывает новый такт… Вот так она и проходит, в бессмысленном движении вперед, где нет ничего.
Пожилая женщина, сгорбившись под тяжестью потрепанного рюкзака, разносит газеты и журналы. Ольга хочет купить кроссворд, чтобы немного отвлечься за его решением, и тут замечает молодого мужчину, который сидит у окна и исподлобья смотрит на нее. Мужчина, встретившись взглядом с Ольгой, тотчас опускает глаза и прикрывает лицо газетой.
Беспокойство поднимается по груди горячей волной. Ольга уже не может думать ни о чем другом, кроме как об этом молодом мужчине. Следил ли он за ней, или же это был случайный и мимолетный взгляд, какие мужчины походя кидают повсюду, где есть женщины?
Некоторое время Ольга исподтишка наблюдает за мужчиной. Он как будто не проявляет никакого интереса к ней и сосредоточенно читает газету. Но вот он переворачивает страницу, просматривает анонсы и снова — короткий, как выстрел, взгляд в ее сторону. Значит, все-таки следит! Что же делать? Как себя вести?
Она пытается взять себя в руки и ничем не выдать своего волнения. Рассматривает проплывающие мимо дома, станционные строения, как делал бы пассажир, чтобы не пропустить свою остановку. Спокойно встает и, не торопясь, идет по проходу. В тамбуре оглядывается. Мужчины не видно. Место, где он сидит, закрывает стоящая в проходе молодежь. Ольга переходит в другой вагон, садится на свободное место так, чтобы видеть вход. Никто следом за ней в вагон не заходит. Ольга еще долго не сводит взгляда с дверей. «У меня слишком напряжены нервы, — думает она, чувствуя, как напряжение отпускает. — В каждом мужике видится милиционер. Никого я здесь не интересую, никто не обращает на меня внимания».