— Так, — зловеще обронила Воробьева, — значит, таблетки запиваем!
Быстрым, почти неуловимым движением она повернула Зубкова, отобрала бутылку, по ходу (и когда только успела заметить!) взяла другую, и спирт забулькал в раковину.
— Пахомов, закрывай дыру ладошкой, — приподнявшись в кровати, скомандовал Оводнев. — Зубков, вычерпывай ложкой.
Лицо у Воробьевой покрылось красными пятнами.
— На мороз, на мороз вас надо выгнать, а не лечить, — зло сказала она. — Тут днями и ночами около них, а они, смотрите, что придумали! Что это вам, распивочная? Нет, хватит с меня, сейчас же иду к главврачу, пусть он с вами что хочет, то и делает.
— Сестрица, все лекарства на спирту делаются, вот мы и подумали, что ничего тут страшного нет, — заюлил Зубков. — Вы уж нас простите, мы больше не будем.
— Да вас не прощать, вас… — сверкнула глазами Воробьева. — Вишь чё удумали — пить в больнице!
В палату зашла Варя. В белом чепчике, в белом халатике, ладная, легкая. Лицо строгое.
— Почему встали? — спросила она Зубкова. — Вам лежать надо. Тамара Михайловна, в чем дело?
— Посмотри, Варвара Алексеевна, чем эти голуби занимаются. Спирт откуда-то принесли!
Воробьева подозрительно уставилась на Чупрова. Чувствуя, что краснеет, Илья отвернулся к окну.
— Понятно! — обронила медсестра. — Мы ему как доброму товарищу разрешаем навещать больных, а он бутылки им таскает.
— Это у нас было припрятано, а Илья новость приятную привез: у Леньки двойня родилась, — на ходу сочинил Оводнев. — Вот и решили отметить.
Зубков огорошенно уставился на Оводнева, тот незаметно подмигнул ему.
— Все равно нельзя, — нахмурившись, сказала Варя. — И впредь посторонних в палату не пускать.
Не встречаясь с Ильей глазами, Варя пошла к двери, а следом за ней, бормоча что-то под нос, зашагала Воробьева.
«Вот и поговорил, — огорченно подумал Илья. — Оказывается, я для нее посторонний». Настроение у него испортилось. Ведь ради нее шел он сюда, надеясь поговорить, а вместо этого влип в историю.
— Зверь баба, за версту чует, — кивнув на дверь, сказал Зубков.
— Да ты не огорчайся, — тронул Илью Оводнев. — Она отходчивая. Пар выпустила и остыла.
Илья так и не понял, кого имел в виду Оводнев — Варю или медсестру.
Зубков достал из кошелки банки с грибами, кулек с кедровыми орехами, шматок сала. Отдельно завернутое в целлофановый пакет сменное белье сунул в тумбочку.
— Давайте, братцы, чем богат, тем и рад.
— Нынче год урожайный, — сказал Оводнев, положив на хлеб пластик сала. — Мужики должны хорошо поохотиться.
— Откуда тебе известно? — недоверчиво протянул Зубков.
— Сразу видно приезжего, — рассмеялся Оводнев. — Сколько ты в наших краях? Без году неделя. Вот поживи с мое, все знать будешь. Ягод нынче много, орехов, а для зверья это самое главное: раз есть корм, значит, и вверь рядом. Вот посмотри, и у людей так же. Где наибольшая плотность? Там, где земля родит много. В природе все предусмотрено, все связано. Зверь — где корм, птица — где зверь, ну а человек — где деньги.
Сделав такой вывод, Оводнев некоторое время молча смотрел в потолок, затем, что-то вспомнив, приподнялся, схватил Илью за рукав:
— Будешь в Нойбе, зайди ко мне. У меня с прошлого сезона осталось несколько шкурок. Думал: возьму отпуск да в гости к дочери съезжу, на шапку ей и жене припас. Ты их привези, вдруг они сами ко мне пожалуют. Я им недавно письмо написал. Ключ от дома у Лунева. Скажи, мол, Степан просил. И еще в шкафу сберкнижка внутри старых бумаг лежит. Привези, а? И если не затруднит, приемник. Последние известия слушать.
В конце октября упал снег, но река возле Чечуйска еще сопротивлялась холоду, с тихим шорохом гнала на север шугу. Солнце поднималось поздно, светило неярко, вполнакала, быстро пряталось за лес.
На почтовый круг уходило теперь двое, а то и трое суток. Чупров никак не мог попасть в Нойбу и выполнить просьбу Оводнева. Нойба — верхняя часть круга, самая удаленная от Чечуйска точка. Летом рейсы туда выполнялись всего раз в неделю, а осенью и вовсе попасть сложно: то нет погоды, то не хватает светлого времени. Илья решил действовать по-другому. Нарушив сложившийся порядок, он подобрал скопившийся на складе груз до Нойбы и полетел напрямик, минуя Старую Елань. Как ни торопился он, а до Нойбы пришлось лететь три часа — мешал встречный ветер. Разглядев сквозь мутную пелену крохотные домики северного поселка, Илья облегченно вздохнул. Непогода сюда еще не дошла, а уж на обратном пути он как-нибудь выкрутится.
В Нойбе маленькая санитарная площадка, на которую можно сесть только с одной стороны, — с другой мешала гора. Чупров оставил поселок сбоку, и, когда домики нырнули под хвост, он круто развернул машину и пошел на посадку, целясь капотом на светло-серую, будто вылизанную языком, песчаную отмель. Самолет клонился к земле, снизу наползали деревья, валуны, аэродромные знаки.