Глава 3
На первом занятии Сережа увидел не группу, а только полгруппы, двенадцать человек, потому что занятие было по английскому языку. «Немцы» занимались в другой аудитории. Ребята и девушки входили в кабинет и садились на свободные места, кто как любил – кто поближе к столу преподавателя, кто подальше. Некоторые бормотали себе под нос: «Здрасьте».
Тут встала одна девчонка, довольно симпатичная, и пошла прямо к Сереже, говоря: «А давайте познакомимся, все-таки пять лет вместе учиться…».
Эта странная фраза всех развеселила, все подняли головы и заулыбались. Сережа сказал девочке.
– Меня зовут Сергей Зуев. Я не москвич, приехал из Забайкалья, живу в общежитии.
Девушка сказала в ответ:
– Так это вы – Зуев? Вы у нас первый мальчик в группе по списку, до буквы «з» идут одни девочки. А я Таня Борисова. Я тоже не из Москвы. Я из Подмосковья. Но мне на электричке ехать ближе, чем некоторым москвичам.
Так Татьяна английскую подгруппу познакомила. Вся группа тоже быстро сплотилась, все были вчерашними школьниками, только двое после техникума, но отличники, поступившие в институт по процентной норме для лучших выпускников техникумов. Еще двое немного поработали, вернее, не «работали», а «стаж зарабатывали», чтобы легче было поступать. Так что все были ровесники, плюс год-два. Многие, особенно мальчики, радиолюбители. Паяли приемники, ходили в радиокружки, поэтому и стали поступать на радиотехнический факультет. Не случайный, в общем-то, народ. Ну, девочки, конечно, по другим причинам: кому близко к дому, кому родители посоветовали, кому институт глянулся, кто с подружкой… Когда на первом занятии в учебных мастерских мастер сходу предложил первокурсникам нарисовать устройство паяльника, то почти половина группы нарисовала, не задумываясь. Но мастер остался недоволен остальными и сказал: «А чего ж вы сюда пришли?»
Ребята были в основном из простых семей. Отцы – рабочие, служащие, инженеры невысокого уровня, отставные офицеры. Для родителей поважнее институт был слабоват, перспектив особенных для чада не давал. Если попадался студент с хорошей родословной, то только по одной из трех причин. Либо нелюбимый ребенок, который выбирал вуз на собственное усмотрение. Либо неудачный ребенок, кому в элитном вузе не потянуть, поэтому сюда пристроили. Либо родители хорошо сидели в этой отрасли, поэтому нужно было, чтобы ребенок окончил Институт связи, а теплое место для него уже готовилось. Первые были самые умные в группе, вторые – самые глупые, а третьи – немножко в стороне от остальных студентов, потому что несли в себе тайну своей будущей карьеры, недоступной другим, как бы те ни старались учиться. А учиться основная масса студентов старалась.
Сережа очень скучал по своим. Все, что с ним происходило, мысленно пересказывал папе, маме или сестре Райке, всем по-разному, по много раз. Часто писал письма. По телефону поговорить удавалось редко: дорого, разница во времени, да и куда звонить? Отцу на службу?
Иногда виделся в институтском коридоре с Куличенко. Тот всегда улыбался, встретив Сережу, и говорил: «А, крестник, здорово! Как дела? Будут трудности – обращайся!» И бежал дальше. Трудностей, требующих постороннего вмешательства, у Сережи не было. Куличенко, чувствуется, был все время занят, так что этими случайными встречами их общение в учебном году ограничивалось. Однажды Куличенко, встретив Сережу, вместо обычных слов сказал: «О, Сергей! Дело есть. Пойдем!» И потащил Сережу к себе на кафедру. Оказалось, что умные аспиранты разобрались в тонкостях телефонной аппаратуры и сделали открытие, что если междугородный телефонный разговор длится меньше сорока секунд после вызова, то платить за него не нужно, не срабатывает счетчик времени. Для приехавших из разных городов аспирантов бесплатные разговоры были большим благом. К этой тайне решили допустить студента Зуева. Куличенко посадил Сережу у телефона, положил перед ним часы с большой секундной стрелкой и сказал, чтобы Сережа звонил в Аргунск. Сережа поговорил с отцом три раза по сорок секунд. В течение месяца Сереже еще один раз удалось связаться с отцом. А через месяц в институт пришел длинный счет: «Ташкент – 1 минута, Ташкент – 1 минута,….. Ташкент – 1 минута, Новосибирск – 1 минута,…. Новосибирск – 1 минута, Куйбышев – 1 минута, Чита– 1 минута….» Получился скандал, аспиранты чего-то не учли.
Изредка Сережа встречался в институте с Колей, с тем парнем, который затеял подготовительные курсы в Аргунске. Коля начинал улыбаться издалека, только заприметив Сережу на другом конце коридора. Останавливал Сережу и спрашивал его, нравится ли в институте, все ли понятно, как осваивается в Москве. Как будто учительница расспрашивает зашедшего в родную школу выпускника прошлого года. Сережа все подробно рассказывал, но при первой возможности прощался и уходил. Ему не очень нравились эти беседы в коридоре. Может, была в них излишняя сладость? Ведь действительно, не со старушкой же учительницей он разговаривает. Может, Коля ждал, что Сережа будет его каждый раз благодарить, называть благодетелем, как в пьесах Островского? Мол, спас, спасибо, если бы не ты, подметать бы мне улицы до конца жизни… Помог, действительно помог, поблагодарили и дальше двинулись. Что еще? Как правильно себя вести, Сережа не знал и чувствовал себя неловко.
Коля этой неловкости не замечал. Было у Коли в душе приятное чувство, что он помог, сделал дело на пустом месте: сам придумал, сам осуществил. И вот парнишка в Москве учится. Девчонка, единственная девочка из четырех его абитуриентов, поступила в Хабаровске. Сердце Коли, «прирожденного педагога», возликовало, когда он узнал про успехи своих учеников еще там, в Аргунске. Два других выпускника, правда, не попали, но они и были слабее. То, что Коля – «прирожденный педагог», сказал ему отец Сергея, милицейский майор, когда пришел августовским вечером к Куличенко в командирскую каморку. Они позвали Колю, и майор поблагодарил его за сына, пожал руку и вручил бутылку китайского бальзама. Тоже бутылки, но не такие красивые, получили и два других педагога. Потом майор с Куличенко куда-то уехали, и на следующий день на утреннем разводе глаза у командира были красные, по его собственному выражению, как у «бешеного таракана».