Так отнюдь не всюду. Скажем, в городе Иваново, где я родился, до сих пор нет ни одного приличного ресторана. Даже хуже: там вообще нет ресторанов и кафе в смысле времяпрепровождения. И моя одноклассница Оля, ставшая очень богатой женщиной, побродить по ресторанам ездит в Суздаль или в Москву. А вне Москвы, под Иваново, она ездит на лошадях: они у нее свои. И в город нашего совместного детства заскакивает только по необходимости…
В той же степени, в какой изменился городской продукт, изменилось и понятие культурной политики. Сами по себе театры-кинотеатры, спектакли-концерты, выставки-шмыставки, – это не политика, а искусство либо бизнес. А культурная политика – это политика, позволяющая решать городские проблемы средствами культуры. Не исключая театров с концертами.
Проблем же в современном городе выше крыши.
В городе Москва, например, проблема с активными молодыми людьми, которые убеждены, что в Москве без смены политического строя не будет той свободы, которая есть в Берлине с его подпольными дискотеками и сквотами, в Барселоне с ее движняком по Рамбле, или в Лондоне с его фриками в Камдене. Эти молодые люди и выходили на московские бульвары и площади в конце 2011 – начале 2012 годов.
А в других российских городах, которые не Москва и не Петербург, – проблема с бегством из них молодежи в Москву и Петербург. Из Владивостока, например, уезжает почти половина выпускников университетов. Я их понимаю. Если в городе 600 тысяч жителей, но ни одного джаз-клуба, надо уезжать.
А в Питере, в свою очередь, огромная проблема с информационной средой. На 5 миллионов населения – один телеканал, один журнал, два портала и четыре газеты (это если к «Моему району» и «Метро» добавить «Деловой Петербург» и «Недвижимость и строительство Петербурга»). Даже не крокодиловы, а мышиные слезы…
А еще во всех российских городах проблема – что делать с бывшими фабриками и заводами, на которых, как на камне, держалась старая экономика, и которые сегодня висят камнем на шее бюджета. Бизнес-решения не прокатывают. Ведь у бизнеса лишь три идеи, что с этим добром делать:
1) Построить на месте фабрик элитное жилье;
2) Построить дорогие офисы;
3) Построить торговые центры.
(В последнее время добавился вариант «построить церковь»).
В итоге все варианты приводят к созданию мертвой городской зоны, в которой чужим нечего делать днем, а своим – вечером.
В этот капкан угодила тьма европейских городов, занимавшихся индустриальной конверсией. С тихим ужасом я жду, что такая судьба ждет питерский Обводный канал – совершенно феерическую, гигантских размеров промзону, равной которой в мире нет. Краснокирпичная архитектура, башни, трубы, газгольдеры, проклепанные железные мосты над старым каналом, – который, говорят, закатают в асфальт, дабы без проблем добирался к месту назначения офисный планктон, он же потребитель, он же прихожанин.
Такое решение ужасно, поскольку не создает ничего привлекательного. А смысл культурной политики – повторяю, нечто привлекательное создавать. Что можно придумать? – Не знаю. И всюду в мире, где эту политику с блеском осуществили, поначалу тоже не знали. Поэтому чесали репу всем миром. В итоге стагнирующий Глазго спасла идея стать городом дизайна и культурной столицей Европы. А Барселону – Олимпиада, после которой остался Новый Порт с пространством для скейтбордистов, с тогдашней новинкой кинотеатром IMAX, океанариумом и пляжем в центре города. А в Генуе порт покрыли забавными ветряками, в середину же бухты запузырили гигантский стеклянный шар-тропикарий (внутри бабочки крылышками бяк-бяк-бяк-бяк). А в провинциальном Бильбао, проигрывавшем в глазах туриста соседним Гернике и Сан-Себастьяну, Фрэнк Гери построил ныне знаменитый на весь мир музей современного искусства. А в Валенсии позвали Сантьяго Калатраву, чтобы выстроил город искусств и науки (плюс затащили к себе этап регаты America’s Cup). А в Перми при губернаторе Чиркунове стибрили у Глазго идею культурной столицы и выписали к себе Марата Гельмана, а он устроил культурную революцию, в результате которой какая-то Пермь превратилась в мировой центр современного искусства (я не шучу. Про Пермь меня как-то целый вечер расспрашивали парижские галеристы, а я сам чуть было не перебрался туда работать. В Пермь, а не в Париж!). А в Москве стали преобразовывать парки, которые из гнездовищ гопоты с пивом в пластиковых бутылках превратились в прибежища хипстера, – того самого, который требовал политических перемен…
Понимаете, да? Культурная политика – она инициирует, продуцирует, создает новый, уникальный, модный способ жить. И государственный чиновник обязан в эту идею инвестировать. Культурной политики нет в том, чтобы содержать театр или музей, в который никто не ходит (и содержать их просто потому, что это ж «к-к-культура»!). Но культурная политика может быть в том, чтобы раскрутить, не знаю, местный музей (или фестиваль) огурца, мыши, водки, пастилы, – или что там еще может привлечь людей, которые дальше будут голосовать своим кошельком.