Она не обиделась бы, если бы он отказал. Она прилетела сюда поклевать. Не найдя здесь ничего, она улетела бы, как птица, в Другое место. Шамшин смотрел на этот маленький лоб, лишенный мысли, на разрисованное лицо, на котором широкие зеленые глаза казались странными, точно камни, заросшие тиной и выглядывающие из воды, на маленькое тело, небрежно прикрытое платьем, как будто по необходимости. Она прижалась к Шамшину и сказала ему бесстрастно, точно диктор:
— Спасибо…
Потом еще раз поцеловала его и посмотрела ему в глаза.
— Прощай! Тебя всегда будут любить бабы… А за что? Неизвестно. Впрочем, так именно и любят. Если будешь знаменитым, нарисуй меня. Пускай любуются! Хотя… Кому надо такое барахло?
Тут она еще кое-что прибавила на своем кровосмесительном жаргоне, расхохоталась и удрала.
Шамшин вернулся, все гости уже ушли. Ирина одна сидела за столом, закрыв лицо руками. Шамшин бросился к ней,
— Что с тобой?
Он пробовал шутить.
— Ты точно проигралась…
— Да, я проигралась. Я-то ничего… Кто я? Никто. А вот ты…
Ирина развела руками.
— Недаром я боялась этого Бержере. Эта девка, свалившаяся с неба… Ты, очевидно, связан с ними каким-нибудь темным делом?
— Я? Связан? — Шамшин поднял голову. — Ты с ума сошла.
Он рассказал ей все от начала до конца.
— Бержере сам влез во всю эту историю, он сам себя втянул. Есть о чем горевать…
Шамшин наигранно улыбнулся.
Ирина ходила по комнате, растирая лоб, ей мешали оскорбительные мысли, по щекам ее текли слезы.
— Ирина, — говорил Шамшин, — ну, черт с ним, с этим буржуем… Что такое честность, в конце концов? А он был честным?
Они сами соблазнили меня. Они меня втянули в эту игру. Разве не так? Да не плачь… Да черт с ними, с этими деньгами!
Разве тебе так жалко денег Бержере? Может быть, следовало даже всерьез, по-настоящему обобрать его… а не так, случайно…
— Случайно ли? — задумчиво сказала Ирина и взглянула в глаза Шамшину.
— Какой вздор! — Шамшин освирепел, — Ну, хорошо, значит, по-твоему, я смошенничал…
Он захохотал, но по его волнению видно было, что этот хохот стоит ему дорого.
— Допустим, я смошенничал. А кто от этого в убытке?
— Ты… — твердо сказала Ирина, — больше никто. Ты прежде всего советский художник… А не… Кто, как не ты, презирал всех этих людей, третировал… А чем ты от них отличаешься?
Так чего же стоит твое благородство?
— Вот как? — крикнул Шамшин. — А почему Рубенс мог писать брейгелевского «Старика» и эта копия ценится отнюдь не меньше, чем оригинал? Даже больше!
— Разве Рубенс выдавал ее за Брейгеля? — холодно спросила Ирина.
Молчание. Шамшин лег на тахту и отвернулся лицом к стене. Ирина сидела у окна. Над Петергофом повисли зимние коричневые тучи.
Не глядя на Шамшина, точно обращаясь к себе, вслух подумала Ирина:
— Теперь я понимаю, зачем тебе нужны эти постоянные гости, и покер, и вино…
Она встала, обтерла лицо руками, будто умываясь, — И такой человек мог мечтать о славе? Лучше бы ты убил меня, — сказала она, глубоко вздохнув. Затем она ушла в переднюю. Потом хлопнула дверь.
Ирина уехала, не сказав ему ни слова.
Шамшин решил покончить с собой в этот вечер. Все случившееся казалось ему не случайным… А преступление, которое он понял во всей широте только сейчас, угнетало его своей бессмыслицей. Зачем он его сделал? Для славы… Чья же слава?
Из-за Ирины? Нет. Для кутежей? Нет. Для денег? Нет… Так для чего же? Ни для чего. Тем хуже! Какая бессмыслица… При таком честолюбии попасть в такой тупик! Вспомнив слова Вострецова о погибших гениях, он сел за стол, чтобы написать письма Ирине и Апрельскому: о том, что истина всегда запаздывает, о том, как скучно повторять прошлое искусство и притворяться мертвым. Над чертежным столиком горела маленькая лампа, прикрытая зеленым колпачком. За домом прохрустел снег. Кто-то с улицы осторожно постучал в окно. Шамшин потушил лампу, решив не открывать. Он уже покончил со всем… Минут десять он просидел в темноте, не двигаясь. Когда он вновь повернул выключатель, опять раздался стук, на этот раз требовательный и настойчивый.
— Кто там? — спросил Шамшин, подходя к дверям.
— Это я, Василий Игнатьевич, — радостно отозвался дворник с улицы. К вам гость приехал, вас разыскивает…
Шамшин открыл дверь.
Брук мрачно вошел в квартиру и, не снимая пальто, не здороваясь, спросил Шамшина:
— Можно мне пробыть у вас до утра?
— Здесь не гостиница, — резко ответил Шамшин.