— А теперь, Ермак Дионисович, я должен сообщить тебе не очень приятную весть: настало время проститься нам с тобой, — сказал Петрович, помешивая чай ложечкой. Таров слушал с недоумением. — По заданию партии я еду во Владивосток, дня на два остановлюсь в Чите...
— Как в Чите? Там же логово белогвардейцев, там вас знают, как председателя ЧК!
— Ничего, не впервой... Ты должен продолжать свою работу. Если возникнут срочные вопросы, заходи к тете Варе, она сведет тебя с кем-нибудь из членов подпольного комитета. Не будет неотложных дел, жди: с тобою свяжутся.
— Вид ваш, Александр Петрович, что-то не очень нравится мне.
— Страшно устал — чур, это по секрету, между нами: не терплю плакс и нытиков... Две ночи не спал. Наши доверенные распространили в казармах полторы тысячи листовок. В них рассказывается правда о положении на фронтах, классовом характере белых армий, причинах интервенции, разъясняется политика советской власти и вот, сто двадцать солдат дезертировали с оружием...
— Значит, не зря, не впустую старался сторож Марихин в гарнизонном поселке? — заметил Таров в шутку.
— Выходит, не впустую, — согласился Вагжанов. — И ты молодец, Ермак, верный путь выбрал. Я так считаю: лучше погибнуть, чем плестись по жизни черепашьим шагом. Одержим победу над контрой и интервентами — встретимся, а победа не за горами! Семью-то имеешь? — неожиданно спросил Вагжанов.
— Женат, — сказал Ермак Дионисович, полагая, что этим вопрос будет исчерпан.
— Где жена-то?
— В Петрограде. Зарегистрировались тайком. Уехал тайно, то есть в неизвестном направлении, на неопределенный срок.
Таров вздохнул, припоминая последнюю встречу с Ангелиной.
Это были и встреча, и расставание. Перед отъездом в Верхнеудинск он получил в чека недельный отпуск. На привокзальной площади нанял извозчика и поехал к Ангелине. Она с матерью жила на Мойке, недалеко от Невского проспекта. На звонок долго никто не отвечал: через дверь доносились звуки пианино, и Ермак продолжал настойчиво названивать. Музыка оборвалась, застучали каблуки по коридору.
— Милый, я так соскучилась, — проговорила Ангелина прерывистым голосом. Они обнялись. — Мама уехала в Ораниенбаум погостить у старой приятельницы. Целых три дня мы будем вдвоем с тобою...
О многом они успели переговорить за эти дни, но не было сказано главное: об его отъезде. В конце-концов он все же решился:
— Слушай, Лина, я должен сказать тебе очень важное, — он замолчал, подбирая слова.
— Говори, Ермак. Я ничего не боюсь, кроме нашей разлуки.
— Именно о разлуке я и хочу сообщить.
— Как? — испуганно спросила Ангелина. Ее глаза потемнели, загорелись тревожным блеском.
— Меня посылают на Восточный фронт.
— Тебя? На фронт? Господи! Жить без тебя, одними твоими письмами.
— Наверное, и писем не смогу писать.
— Кто может запретить? Разве так бывает?
— К сожалению, бывает.
— И когда ты вернешься?
— Не знаю. Может быть, через год, если ничего не случится.
Сообщение Тарова ошеломило Ангелину и словно бы сломило какую-то пружину в ее душе. Она тихо плакала, отказалась регистрировать брак.
— Я не хочу связывать тебя. Вернешься — тогда...
— Нет, Лина, я должен всегда сознавать, что меня ждет законная жена. В этом будет смысл моей жизни...
Назавтра они тайком от матери зарегистрировались. Свадьбу скромно отметили в ресторане, в узком кругу друзей.
Вагжанов достал из бумажника фотокарточку и протянул Тарову. На карточке были сняты женщина с прямым пробором гладко зачесанных волос и две девочки с кудряшками и бантиками.
— Дочери. Валюша и Таня, — пояснил Александр Петрович.
II
Весь день дул порывистый ветер. Желто-серые облака пыли и песка кружились над безлюдными городскими улицами. К вечеру ветер утих, и город начал оживать. С колоколен собора, Спасской и Троицкой церквей плыл тягучий звон, сзывая к вечерне.
Перед тем, как пойти на встречу, Таров обычно прогуливался по тихим улочкам, чтобы собраться с мыслями. Кончается третий месяц, как уехал Вагжанов, а с ним никто не связывается... Настроение было подавленное. Ежедневно читал рапорты и донесения семеновских офицеров о зверствах и злодеяниях, но не мог их предотвратить. Сознание бессилия взвинчивало нервы, ему казалось, что на гласной чекистской работе он стал бы решительно сражаться с врагами революции, а здесь разве его роль достойна настоящего бойца?.. Побродив по городу часа два, Таров завернул на свою улицу и тут неожиданно встретился с тетей Варей.