— Так много свободных мест? Это же удивительно!
— Пожалуйста! Вы матрос? Отлично. Тогда идемте на банановоз «Кристи». Хорошо заработаете. Понимаете, какой ужас! Вторую неделю «Кристи» простаивает. Эти проклятые забастовщики, бездельники, что в порту, подбили на забастовку и моряков. Видите ли, им не нравятся порядки на причалах… Кругом стачка… Да куда же вы, синьор? Подождите!..
Спрятав свою мореходку в карман, не слушая больше болтовни клерка, я выскочил из конторы… Меня поджидали парни с плакатами.
— Что, гад, нанялся? Штрейкбрехер проклятый!
— Спокойно, друзья! Не орите. Я не изменник, хотя и янки, как вы говорите.
Лица парней расплылись в улыбке.
— Правильно! Вот это по-нашему! Солидарос! Солидарос, камрад! — завопили они, тряся мои руки.
Показавшийся в дверях клерк плюнул со злобы и захлопнул дверь в свою контору.
— Куда ты теперь?
— Не знаю. Ведь я только вчера прибыл. Возможно, наймусь на плантации или на сбор гевеи.
— Не стоит. Лучше, друг, пойдем с нами. Познакомим тебя с дядюшкой Дюшаном. Он что-нибудь придумает.
12
Дядюшка Дюшан, председатель забастовочного комитета, оказался невысоким, плотным, неторопливым человеком с черной бородкой. Говорил он тихо, спокойно. Тогда как его помощник, стремительный, полный энергии Хозе, выпускал тысячу слов в минуту. А его другой помощник — докер Педро, хотя и прекрасно знал английский язык, но говорил так быстро, что даже я с трудом понимал его. Остальные люди в стачечном комитете — грузчики, матросы с буксиров и долговязый норвежец с танкера Томсон, представитель от иностранных моряков, примкнувших в знак солидарности к бастующим. Томсон пользовался большим уважением в штабе забастовки. На его груди красовался значок в виде флажка, с силуэтом Ленина, с непонятными для него и окружающих буквами ВЛКСМ. Расшифровать буквы комсомольского значка никто не мог, но силуэт Ленина привлекал к Томсону всеобщее внимание. Каждый норовил посмотреть значок, и это, по-видимому, норвежцу было приятно. Он охотно позволял рассматривать значок.
Я не понимал языка обитателей фавел, но не чувствовал себя одиноко. Помогал, чем мог, Хозе. Писал плакаты и лозунги. Вместе с ребятами-бразильцами пикетировал у бортов пароходов и у контор найма. Дни, заполненные повседневной работой в стачечном комитете, мчались стремительно и незаметно. Несколько раз приезжали хозяева складов кофе, владельцы пароходов. Они уговаривали комитетчиков прекратить забастовку, угрожали локаутом и арестами, но стачечники не поддавались ни на какие уговоры, настаивая на удовлетворении всех их требований. И хозяева уезжали ни с чем.
Однажды в штаб прибежал взволнованный Хозе.
— Товарищи! Синьоры! Друзья! — еще с порога заорал он, по обыкновению размахивая руками, не успевавшими за его пулеметной речью. — В порт пришло русское судно «Ташкент». Пришвартовывается к причалу с грузом! Что делать? Будем разгружать или нет?
— Совиет шип, совиет шип! — раздались вокруг восклицания. Некоторые докеры не поняли…
— Ну и что же? Кончим забастовку, тогда и разгрузим.
Дядюшка Дюшан, вынув трубку изо рта, неторопливо объяснил обступившим его докерам:
— Русский пароход прибыл со срочным грузом. У нас забастовка. Но ведь этот пароход из страны Ленина. Понятно?
— Ленин!.. Ленин! — эхом пронеслось в толпе портовиков.
— Мое предложение — не задерживать пароход, несмотря на стачку. А деньги — в фонд бастующих.
— Согласны! Надо разгружать, — поддержали дядюшку Дюшана Хозе и норвежец Нильсон, увлекая докеров в порт. За ними устремились грузчики и моряки.
— Пойдем, Пауль! — позвал меня дядюшка Дюшан.
Я, бросив кисти и бумагу, на которой рисовал плакат, поспешил за ними. На причале уже было полно народу. На палубе раскрывали трюмы, и грузчики начали работу. Я спустился со всеми в трюм. Работали весело и дружно.
Я остановился, прислушался, вытирая пот с лица. Да ведь это же «Катюша»! Старая знакомая песня, которую мы пели со сверстниками еще до войны. Я быстро поднялся из трюма. На палубе под брезентовым тентом, не пропускавшим лучей жаркого солнца, под звуки электролы женщины в ярких широких цыганских платьях танцевали с советскими моряками и с парнями из мастерских. Тут же, вдоль бортов, вытянулись столы со всякой снедью. Распоряжался Хозе со своими помощниками, угощал советских матросов и грузчиков фруктами и холодным кальвадосом. Русская и бразильская музыка разносилась над причалом, вызывая недоумение полицейских и важных господ, наблюдавших за разгрузкой. А на всех остальных причалах у бортов замерших пароходов по-прежнему было безлюдно. К дядюшке Дюшану сунулся какой-то капитан с американского грузового парохода, предлагая ему чуть ли не сразу деньги за разгрузку, но его со смехом прогнали.