Закончив петь, опять принимались пить. Поссорившись, стучали кулаками по столу, иногда хватались за ножи, но не вынимали их из ножен. До потасовки дело не доходило. Посреди зала трое рыбаков в красных шерстяных поясах неумело танцевали куэку. Индейцы замкнуто-равнодушно смотрели на танцоров, переговариваясь на своем странном языке.
Я достал остатки моего капитала. Как раз хватает на лаву и стакан вина. Девушка подала мне заказанное, и я сразу стал уплетать за обе щеки это горячее варево из картофеля и маиса. Запил вином. Желудок перестал ворчать.
От шума, музыки, стука ног по полу, гортанных выкриков и табачного дыма закружилась голова. Постепенно я впал в забытье. Рядом кто-то сел. Я не обратил на это внимания, но толчок в плечо заставил меня поднять голову. Узнал шенхауэра Карлоса, известного в порту под кличкой Насос. В легкой полотняной паре и панаме, нахлобученной на самые глаза, с серьгой в ухе, Насос выделялся среди оборванной братии кабачка своим костюмом и казался франтом. У него были черные масленые глазки и небольшие усики. Таких франтов с усиками и ярко накрашенными ртами я достаточно повидал на Бауэри-стрит и на пляжах Айленда. Обычно это игроки, живущие на доходы от карточной игры, или сутенеры, эксплуатирующие проституток.
— Алло, приятель! На мели дремлешь? — варварски коверкая английские слова, заговорил Насос. — Синьора! Прошу две кружки пойла для меня и этого гринго!
— Я не гринго!
— Тем лучше! Значит, тебе верить можно. Хочешь работу?
— Кто от нее отказывается?
— Дело говоришь! Есть место на руднике. Не обманываю, работенка не из легких, нужны крепкие лбы, вроде тебя. Но зато и денег куча!
Я подозрительно посмотрел в его наглую рожу. Он выдержал мой взгляд, нахально усмехаясь. Может, Насос не врет? В это время девушка поставила две кружки с кислым вином, задорно подмигнув Насосу. Он обнял ее за талию и сказал:
— Пей. Я плачу. Итак, хочешь на рудники? Отлично заработаешь.
— А далеко ли они, те рудники?
— Порядочно! Не за границей, а тут, в Венесуэле. От Валенсии, до Сьюдад-Боливара на машинах и дальше к Карони, что на Ориноко, на машинах. Потом на своих двоих до рудников компании. Контракт на год, и аванс даю.
Упоминание об авансе придало мне решимости. В кармане у меня не было ни пенса, и я сказал:
— Некуда деваться. Пожалуй, завербуюсь, может, и правду говоришь.
Насос усмехнулся. Он прекрасно понимал мое безвыходное положение. Я взял поданную им бумагу и, делая вид, что понимаю написанное, пробежал ее глазами. Что же делать? На рудники так на рудники. Живут же там люди. А год пройдет, не пропаду. Мне было все равно, только я почувствовал в груди пустоту и усталость. Наверное, с такой же легкостью я подписал бы договор на отправку в ад.
— Подпись ставь здесь. — Он указал мне строчку для подписи. — Гони свои бумаги. Держи аванс. — Насос перелистал мореходную книжку, спрятал, ее в карман, протянул мне деньги.
— Хорош! А теперь к мадам Тибо. Свежие девочки из Каракаса прибыли. Не хочешь? Ну, твое дело. Вечером жди у почтовой конторы. Когда спадет жара, отправлю тебя с такими же парнями.
Он ушел, тяжело переваливаясь, на ходу прощаясь со знакомыми. Я заказал еще порцию лавы.
Вечером все свое имущество — пару белья, чистую рубашку с «молнией», полотенце, томик Пушкина и листок с видом Красной площади, вырезанный из «Лайфа», — завязал в платок и явился к почте. Старый зеленый грузовик ожидал завербованных. Я взобрался в него с двумя десятками мулатов. Мы ехали три ночи, отдыхая днем. Сначала была зелень джунглей, потом выжженные солнцем саванны, опять пышные заросли джунглей, горы, и наконец после трехдневного пути мы прибыли в Карони. Здесь, закусив в придорожной харчевне, в сопровождении другого вербовщика мы, погрузив свои пожитки на мулов, двинулись по каменистой тропинке в горы. Под вечер перед нами открылась глубокая буро-зеленая долина без единого кустика, лишь редкие деревья росли у самого подножия гор. В долине краснел выкрашенными крышами горняцкий поселок. Мы еще часа два спускались с горы, пока не вышли на недлинную улицу, застроенную унылыми бараками и небольшими домиками из дикого камня. Улицу замыкала двухэтажная серокаменная католическая церковь с острым шпилем. А за нею прятались желтые дома администрации и рудничные сооружения. Вокруг темнели, отливая свинцовым блеском, горы, и было холодно и неуютно при виде серых облаков на вершинах их. Нигде раньше я не видел такого унылого места. Наверное, сам господь бог проклял эти безотрадные места.
Нас встретил желтый, разбойничьего вида детина в белой рубахе, высоких сапогах и с пистолетом в деревянной кобуре. Мы выстроились перед ним, как солдаты.