— Вас-то нам и надо, мистер Белянкин. Долгонько вы не являлись за письмом. Прошу не шуметь, вы задержаны.
Усатый толстяк отвернул борт пиджака, показал жетон полицейского, а длинный агент с ловкостью фокусника вытащил из кармана удостоверение и помахал перед моими глазами так, что я только успел заметить осыпавшиеся бронзовые три буквы.
— Позвольте! — воскликнул я. — Мне письмо надо получить!
— Получите! Советское письмо у меня в кармане, — ухмыльнулся толстяк. — Не привлекайте внимания, идите.
Мы вышли из зала, и он указал на подъехавший бесшумно «паккард» с желтыми занавесками. Повинуясь их повелительному тону, я машинально сел на заднее сиденье, рядом уселся толстяк, а второй агент — рядом с шофером, и машина рванулась в уличный поток.
Из-за занавесок почти ничего не было видно. Только заметил величественное здание Колумбийского университета. Дальше, вырвавшись из сумятицы транспорта, машина пошла быстрее, мимо женской тюрьмы, гостиницы и, свернув, помчалась к Бруклинскому мосту. Все произошло так быстро, что я опомнился только на мосту:
— Куда вы меня везете?
— Приедете, увидите, — не поворачивая головы, ответил толстяк. — Наше дело доставить вас на место.
— А вы не ошиблись? Ведь я Павел Белянкин, а не…
— Мы никогда не ошибаемся. — Он торжественно посмотрел на меня и повторил: — Ошибка исключена.
Промчавшись по мосту, машина заплутала в хитром сплетении переулков и через полчаса остановилась у ворот большого серого здания. Прозвенел где-то звонок, ворота тут же раскрылись, и автомобиль въехал в просторный безлюдный двор. Со всех сторон дворик обступили стены серого здания с бесчисленными окнами. Решеток на них не было. Только в нижних этажах окна были прикрыты железными ставнями.
Выйдя из машины, мои провожатые провели меня в кабинет, разделенный полированным барьером на две части. У окна за столом сидел гололобый майор и писал. Он даже не поднял головы при нашем появлении. Агенты положили перед ним какие-то бумаги. Только тогда майор посмотрел на меня отсутствующим взглядом, но ничего не сказал. Агенты, едва слышно ступая, вышли.
Я стоял у барьера, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в чемоданчик. Мертвая тишина не нарушалась ни единым звуком, лишь скрипело перо у продолжавшего писать майора, да где-то глухо стонали голуби. Будто жизнь осталась там, за воротами таинственного здания. Чтобы встревожить безмолвие, нарушить эту зловещую тишину, я излишне громко сказал:
— Почему меня привезли сюда? Не объясните ли, в чем дело? Я буду жаловаться.
Гололобый и глазом не моргнул, словно меня не было тут.
— Слышите, в чем дело? Это нарушение гражданских прав. С кем-то спутали и привезли! Будьте добры, объясните же наконец!!!
Майор по-прежнему был нем. Мне сделалось не по себе. Холодок медленно поднимался во мне и сжимал в кулак сердце. За что меня забрали? Может быть, из-за письма. Да, пожалуй, так. Ждали моего появления на почтамте. То-то девушка так всполошилась.
Наконец майор воткнул авторучку в карман своего кителя, потер переносицу и неожиданно отрывисто произнес:
— Ждите. Правильно вас задержали или ошибочно, разберутся. И никаких вопросов не задавайте. Вам все равно не ответят. Советую держаться поскромнее, вы знаете, где находитесь.
Я удивился. Хотел сказать, что не знаю, что это за учреждение, но не осмелился и только вздохнул. Облокотился на барьер, ожидая, что будет дальше. Да, значит; взяли за письмо от консула. Что же было в письме?
Майор щелкнул выключателем. Нестерпимо яркий свет разогнал сумрак кабинета. Так прошел еще час в молчании. Наконец занавеска сбоку заколебалась и, отодвинув ее, вошли трое в синих халатах и в темных роговых очках.
— Раздевайтесь. Чемодан поставьте сюда, — шепотом сказал один из них, останавливаясь против меня и указывая на скамью у стенки. — Сюда складывайте одежду.
— Это в честь чего?
— Тише. Так надо.
Я снял пиджак, нерешительно положив его на скамью. Второй схватил пиджак и проворно выворотил карман, высыпав мелочь и сигареты на пол.
— Совсем раздевайтесь. До нижнего белья, — повторили синие халаты.
— Ну и дела! Зачем это нужно? Оружие я не ношу! — пробормотал я растерянно по-русски, стараясь унять поднявшуюся внезапно противную дрожь.
По мере того как я раздевался, чувство беззащитности все более и более овладевало мной. Синехалатники внимательно ощупывали каждый шов пиджака, брюк, рубашки, выворачивали карманы, надрезали подкладку бритвой, что-то выискивая, и их физиономии были беспристрастны и замкнуты. Они добросовестно обшарили чемодан, свалив содержимое в кучу. Отложили в сторону только томик Пушкина, письма Клары и клочки из газет с объявлениями о работе. Покончив с обыском, заставили меня растопырить пальцы на руках, нагнуться, открыть рот, точно я мог что-нибудь запрятать под язык. Я больше уже не роптал, покорно подчиняясь их безмолвным жестам.