— Ну, теперь она уже большая.
— Она погибла в немецком лагере.
— Как же так?..
— А вот как… Когда-нибудь расскажу.
Улыбаясь своим мыслям, я медленно одевался, когда Аленушка вбежала в комнату. В руках она держала конверт. Ее растерянный вид поразил меня.
— Что случилось? Письмо из Вашингтона?
— Нет! На вот, читай! Что пишут! Как же так? — растерянно проговорила она, подавая конверт.
В недоумении я вынул из него лист плотной бумаги с фирменным штампом общества по продаже домов. Сердце сразу сжалось в предчувствии беды. Что им еще нужно? За домик мы, слава богу, платим аккуратно. Строчки были напечатаны на машинке. Я прочитал, ничего не понимая. Прочитал еще раз. Аленушка тяжело дышала, заглядывая в письмо:
«Компания по продаже домов и недвижимого имущества просит покорнейше уплатить задолженность за три месяца по очередным взносам за дом и внести последний взнос в тысячу долларов. Срок — неделя, до 15 июля 1960 года, иначе домик остается за фирмой, а вы будете выселены без возвращения прошлых взносов, как нарушившие и не выполнившие договор.
— Тысяча долларов! Где же их взять?
— Возможно, тут ошибка. С какой стати вдруг потребовали такие большие деньги? В чем дело, Аленушка?
Она пожала плечами.
— Ну, конечно, ошибка. Сейчас схожу в контору, и все выяснится.
— Ты хотя бы позавтракай.
Но яичница с ветчиной не лезла в горло. Я помчался в контору агентства компании. Старший клерк предупредительно усадил меня в массивное кресло. Все здесь было солидно, тяжеловесно и прочно. Прочитав письмо, клерк вынул из сейфа документы, касающиеся домика Аленушки. Показал договор. Такой же должен был храниться у Елены. Согласно ему ежемесячно уплачивалось по шестьдесят долларов вместо семидесяти. Остающиеся десять откладывались для уплаты последнего взноса. За пять лет накопилась тысяча долларов, которые надлежит немедленно уплатить. Просто и ясно. И мать Аленушки и Елена должны были об этом знать.
— Срок кончился, и теперь вы обязаны внести эти деньги. — Клерк выжидающе уставился на меня. — Таков закон. Иначе вам надлежит покинуть домик. Закуривайте. Это «Прекрасная Виргиния».
— Но почему? Ведь все взносы платились в срок. Аккуратно. Откуда эта тысяча? — все еще не понимая, переспросил я.
Клерк вновь принялся объяснять, что при покупке, при заключении контракта, скидывается пятнадцать долларов С каждого очередного взноса, то есть вместо пятидесяти пяти уплачивается сорок монет. Покупателю дается льгота с тем, чтобы последним взносом была полностью погашена задолженность. Он ссылался на какие-то параграфы и пункты обязательства. Я ничего не понял в этой казуистике. Отсутствующим взглядом смотрел на его очки на длинном носу, никак не соображая, откуда достану этот взнос.
— Что же делать? Где взять тысячу долларов?
— Выход только один, — невозмутимо повторял в десятый раз носатый клерк, — уплатить. Закон есть закон, и компания не даст отсрочки.
Он не договаривал того, что будет в случае неуплаты. Было ясно одно, если я не найду эти проклятые деньги, нас с Аленушкой выбросят на улицу. Придут с полицией и выставят на законном основании. Мысль эта сжигала меня. Не заходя домой, поплелся на работу.
По счастью, «Олимп» еще дымил у причала. Возможно, Петр Иванович укорил бы меня за опоздание, но мой убитый вид остановил его. Он только посмотрел, как я пробежал по сходням. Спустившись в кочегарку, я очистил топки от шлака и с яростью стал бросать уголь в пылавшую пасть котла, стараясь хоть немного забыться.
Тысяча долларов! Где же я найду их? Я вспомнил, как весной выгнали семью из соседнего домика. Трое малышей, мать и сам хозяин — механик с «Эдварса». Его уволили с судна. Денег не было даже на хлеб детям. И однажды, придя домой после бесплодных поисков работы, старый механик увидел семью на улице. Компания выселила семью за неуплату взносов. Недолго они ютились у нас, а потом, распродав свой жалкий скарб, уехали в Неваду к родственникам.
Я представил себе, как выселяют Аленушку, и это было так нестерпимо, что я едва сдерживал стон.
Оттащив неуклюжий танкер на ремонт в док, «Олимп», дымя и чадя, пришвартовался к причалу. Капитан позвал меня к себе к каюту обедать.
— Что с тобой? — сказал он с упреком. — С Еленой повздорил?
— Хуже! — воскликнул я с отчаянием. — К пятнадцатому надо снести тысячу монет, а не то…
— Успокойся. Чего внести? — Петр Иванович тронул меня за плечо. — Объясни, пожалуйста.