Победоносно перевел глаза с аппарата на Макса, потом на капитана, затем быстро, по-военному, повернулся и пошел к люку.
Аконт возился у муфты. Он завернул ее изолировочной лентой и крепко перевязал проволокой. Теперь за соединение он был спокоен и можно было использовать Генриха для новых установок.
Направились в лабораторию и выключили баллоны. Предстояло осуществить новую установку.
Мимо лаборатории, в полуоткрытой двери, промелькнула чья-то фигура. Генрих метнулся в коридор, но никого там не было. Одним прыжком он очутился у места соединения трубок — все в порядке.
Ему хотелось поделиться с Аконтом своими подозрениями, но… далеко устремленные глаза Аконта и вся его фигура, куда-то ушедшая из этого мира… словом, он ничего ему не сказал.
— Генрих, прикрой чехлом приборы и подыщи подставку для нового прибора… так… чтобы он был над… нет, под… нет, справа от этого.
Он рассуждал сам с собой и при этом перед глазами вставала вся конструкция и те трудности, которые возникали с каждым из вариантов новой установки.
Подвигав в воздухе руками, придавая им различное положение и наклоны, Аконт остановился на одной комбинации.
Он обернулся, чтобы дать Генриху указание, но того уже не было в каюте.
Аконт взял новый аппарат и перестроил его так, чтобы лучи получили боковое направление. Теперь оставалось и этот прибор укрепить. Генрих еще не вернулся.
Аконт вышел в коридор и столкнулся в дверях с сияющим Генрихом. Подставка была найдена — устойчивая, плотная, а главное, той же высоты.
Аконт поручил Генриху вывести трубки и провода от нового аппарата, а сам пошел на палубу, чтобы проверить новую подставку.
В поисках тумбы Аконт вспомнил, что не указал Генриху, как вывести провода; он поспешил вернуться в лабораторию. Дверь заперта. Ключ от английского замка остался внутри каюты. Он постучал. Никто не ответил.
Аконт не допускал мысли, чтобы Генрих оставил аппараты и запер дверь.
«Однако, — подумал он, — возможно, что Генрих временно вышел и предусмотрительно запер каюту».
Аконт оставил Генриху записку и вернулся на палубу.
Действительно, тумба оказалась удачной. Теперь надо было только установить приборы.
Аконт спустился к себе. Дверь еще была заперта. Он постучал — оттуда раздался стон. Это его совсем озадачило. Он повторил стук — повторился стон.
— Открой, Генрих!
— Я не мо-о-огу! — слова шли, точно из глубокой бочки.
Немедленно был вызван Макс. Слесарь взломал замок и начали осторожно открывать дверь. Она туго поддавалась — кто-то мешал по ту сторону. Налегли сильнее.
— Не надо… больно… подождите!
Отпустили. Несколько секунд напряженного, недоуменного ожидания.
Аконт чувствовал, что начинает цепенеть. На карте стояла вся его жизнь. Там, в этой аппаратуре, было лучшее, единственно ценное…
Эти мысли прервал голос Макса.
— Попробуем!
Осторожно налегли — дверь легко приоткрылась и застопорилась. Отверстие было достаточным, чтобы просунуть голову.
Аконт побледнел. На полу, окровавленный, лежал Генрих. Видно было по положению тела, с каким невероятным усилием он отполз от двери. И это усилие лишило его сознания.
Кругом все было в порядке.
Был вызван врач. Генриха в бессознательном состоянии отнесли в каюту, игравшую роль лазарета. Аконт осмотрел все приборы — не тронуто.
Кто же закрыл дверь? Почему тело Генриха очутилось у двери? Кто ранил Генриха?
Аконт поручил Максу остаться в лаборатории, слесарю вделать новый замок, а сам пошел к Генриху. Он все еще не приходил в сознание. На голове был продолговатый кровоподтек.
Врач тщательно осмотрел его, нашел, что жизнь вне опасности, но Генрих, по-видимому, не скоро придет в себя.
Закравшееся накануне подозрение получило новую пищу. Сам не отдавая себе отчета, Аконт решил быть осмотрительнее и тщательнее в изолировке всей аппаратуры. Неосторожное обращение грозило неисчислимыми бедствиями всему экипажу.
С этими мыслями он вернулся к Максу и, посовещавшись с ним, решил все включить в прочные футляры.
Присоединение нового аппарата было отложено до следующего дня. Теперь же занялись изоляцией трубок и аппарата.
Генрих не приходил в сознание.
На следующий день в состоянии Генриха наметилось кой-какое улучшение, но сознание к нему не возвращалось.
Каждую свободную минуту Аконт проводил в лазарете. Этот мальчик стал ему очень дорог. Надеяться на скорое выздоровление не приходилось. Как быть?
Словно отвечая на этот вопрос, к нему в коридоре подошел молодой матрос, известный под кличкой «Орел».